7. Против религиозного дурмана

  Пишу я, православные тети, дяди,
Вашей пользы ради...
* * *
Глупость живуча
...

(«Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна»)

Есть еще большая группа произведений Д. Бедного, которых мы до сих под не касались: это произведения антирелигиозные. Мы их выделяем в особую главу, так как они имеют, до некоторой степени, «вневременный характер» и не могут быть приурочены к какому-либо одному периоду творчества Д. Бедного.

Религиозные верования, абсолютно несовместимые с научными представлениями о мире, но тесно связанные с примитивными производственными отношениями, господствующими в нашей деревне, усиленно насаждались до революции власть имущими классами и потому держатся, особенно в деревне, крепко еще и до сих пор.

Вопрос о борьбе с ними — очень трудный и сложный.

К антирелигиозной пропаганде можно подходить разными путями, и наиболее верный путь — конечно, путь подлинной науки. Но прежде, чем вступить на этот путь, обычно бывает необходимо разрушить в массах непоколебимую уверенность в истинности и святости религии и особенно ее представителей, тем более, что в условиях нашей революционной действительности «святые отцы» обычно выполняли прямо контрреволюционную роль. И здесь первейшим орудием является насмешка, лучше всего разрушающая ореол «святости».

Д. Бедный и подходит к антирелигиозной пропаганде прежде всего со стороны бытовой, вскрывая полное несоответствие поповской проповеди с тем, как «отцы духовные» и их «благочестивая паства» себя ведут в жизни, и рисуя такие картины, против правдивости которых не сможет возражать даже самый религиозно настроенный человек, если он, конечно, не утратил элементарной честности. В этом — главная сила демьяновских антирелигиозных стихотворений.

Зная великолепно быт деревни, ее нравы, ее язык, Д. Бедный оказывается не меньшим знатоком быта, нравов и языка нашего духовенства. Стихотворения, посвященные быту духовенства, написаны в разное время и собраны в отдельной книжке: «Отцы духовные, их помыслы греховные, сиречь — про поповские "чудеса" правдивые словеса!»1 Сюда вошел ряд басен, сатирических песен, повестей, в том числе большая «поэма»: «О попе Панкрате, о тетке Домне и явленной иконе в Коломне, сиречь — про поповский карман и поповскую совесть душеспасительная повесть».

Все эти произведения блещут остроумием, прекрасным народным языком и ярко-правдивы, разоблачая для тех, для кого это еще недостаточно ясно, страсть к мздоимству, к сытой и веселой жизни, развращенность и цинизм российского духовенства.

Прежде всего Демьяну надо было показать тесную связь «церкви» и религии с денежными благами и с самыми что ни на есть земными расчетами.

То, что в евангелии может быть истолковано в пользу трудящихся, попами усиленно скрывается. В поповском толковании «евангелье — что дышло»: его поворачивают так, как это выгодно власть имущим, и эти последние, —

...прикрывался святою благодатью,
Стегают в три кнута свою «меньшую братью»,
Которой жизнь не в жизнь, хоть не гляди на свет.
Вот у господ каков «евангельский завет»!

      («Толкователи»)

У неискушенных в богословской мудрости наших доморощенных буржуйчиков отношение к религии на редкость упрощенное и во многом напоминает лавочку. В ярко бытовом стихотворении «В церкви», имеющем подзаголовок «Старый быт». Д. Бедный рассказывает, как «Сысой Сысоич, туз-лабазник», перед сияющей иконой выпрашивал себе барыш в сто тысяч — такие уж у него были скромные аппетиты:

Пусть наживает там, кто хочет, миллионы,
А для меня барыш в сто тысяч... в самый раз...
Всю жизнь свою потом я стал бы... по закону...

Но спокойное течение торговли... то, бишь, молитвы, было нарушено тем, что рядом с Сысоичем оказался «бедняк портной», который тоже вымаливал себе денег, но мечтал всего-навсего лишь о «четвертной»:

Купчина к бедняку прижался тут вплотную,
От злости став белей стены:
— «Слышь? Лучше замолчи!.. На, сволочь, четвертную.
И не сбивай мне зря цены!»

Удивляться этому сведению молитвы к торговле не приходится, так как и сами «отцы духовные» не прочь были обычно проповедовать именно такое отношение к религиозным обязанностям. В стихотворении под заглавием «Урожай» поп Ипат произносит, например, такую проповедь:

  «Почто мятетеся и плачетеся векую?
Бог видит вашу скорбь и всю нужду людскую,
Казня и милуя нас, грешных, поделом.
  Не судьи мы господней воле.
  Идите же со мною в поле, —
На всходах отпоем молебен всем селом.
И ущедрит нас бог зерном по вашей вере.
И будет хорошо приходу и попу.
С вас много ль надо мне: с копенки по снопу,
  Аль с закрома по мере...»

Заключение гласит:

Читатель, не мудри и зря не возражай:
  Поп линию свою ведет примерно:
  Помолится, и будет урожай —
У мужиков? Бог весть! А у попа — наверно.

В упоминавшейся повести «О попе Панкрате и тетке Домне» развертывается колоритная история о поисках «чудотворной» иконы и о происшедших в результате ее «обретения» выгодах для поповского кармана. В других вещах ярко изображен союз церкви с контрреволюцией. Остроумно подмечены некоторые явления в связи с советской политикой и новыми настроениями деревни.

Вот, например, одна из характерных басен — «Христос Воскрес»:

  У батюшки Ипата
  Водилися деньжата.
Конечно, дива в том особенного нет:
Поп намолил себе монет!
Однако же, когда забыли люди бога,
И стали сундуки трясти у богачей,
  Взяла попа тревога:
— «Откроют, ироды, ларек мой без ключей!»
Решив добро свое припрятать повернее,
  Поп, выбрав ночку потемнее,
  Перетащил с деньгами ларь
      В алтарь
И надпись на ларе искусно вывел мелом:
«Сей ларь — съ Христовымъ тѣломъ».
  Но хитрый пономарь,
  Пронюхав штуку эту
И выудивши всю поповскую монету,
Прибавил к надписи... «Нѣсть божьихъ здѣсь тѣлесы
      Христосъ Воскресъ!»

Среди других стихотворений этого цикла особым остроумием отличается — «Крещение»:

  Дьячок Кирилл да поп Ипат
  У старенькой купели
  Под писк ребят
  Козлами пели.
Кто думал про детей, а батя — про отцов:
— Ужотко проучу я этих подлецов:
Довольно мне они, злодеи, насолили!
Церковный сенокос и поле поделили.
    На требы таксу завели...

В отместку поп, как это и в старину водилось, надавал ребятишкам самых невероятных имен:

  — «Во имя... отца... и сына... и святого духа...
  Крещаются младенцы: Голиндуха,
  Евпл... Хуздозад... Туврон...
  Лупп... Кирса... Сакердон...
  Ексакустодиан... Проскудия... Коздоя...»
    Через пол-часа
В деревне шум стоял от ругани и воя.
Ермил накинулся на кума... на Сысоя:
— «Кого же ты носил крестить: дитё, аль пса?
Как допустил его назвать ты... Сакердоном?»
В другом конце сцепился Клим с Антоном:
— «Как, ты сказал, зовут мальца?»
На куме не было лица.
— «Эк... сам... — уставился бедняк убитым взглядом
    На разъяренного отца: —
Как, бишь, его? Кума с попом стояла рядом...
Эк... сам...»
— «Что сам? Крестил, аль что? Ты, леший, пьян!»
— «Я? Пьян? Ни боже мой! — Кум жалко усмехнулся:
А крестничка зовут: Эк... сам... кустом... Демьян!»
— «Сам под кустом Демьян? Ай, братцы,
        Он рехнулся!»
Пров кума своего на все лады честил:
— «Ты ж где, подлец, в лесу дитё мне окрестил,
Аль у соседнего овина?
  Как, повтори, зовут мальца?»
    ... — «Ху... Хуздозад!»
— «Что? Сам ты Хуздозад! Вон со двора, скотина!
    Неси дитё назад!»
— «Ай»! — Кузькина жена в постели горько билась: —
«Какого Евпла мне, кума, ты принесла?
Евпл!.. Лихоманка б вас до смерти затрясла!»
    У Сурина Наума
За Голиндуху так благодарили кума,
    Что не сбежись народ на шум,
    Крестины век бы подшил кум.

Все это — чрезвычайно яркая бытовая сатира, хотя по существу она направлена еще не против религии, а только против попов. Борьба с самой религией — неизмеримо труднее и сложнее.

Надо сказать, что в первые годы революции мы и на этом фронте несколько переоценили свои силы и надеялись покончить с религиозным дурманом скорее и проще, чем это оказалось возможным на самом деле. С установлением «нэпа» быстро исчезли надежды расквитаться с религией и попами «революционным путем» — путем закрытия церквей, изгнания попов и т. д., так как выяснилось, что среди значительного большинства крестьянства тяга к церкви еще сильна, и победить ее не так-то легко и просто.

С чувством понятной досады говорил иной раз Демьян о тех «умниках», которые, жалея гроши на школу или на другие общественные нужды, щедро оплачивают совершенно бесполезных тунеядцев-попов и готовы давать им, сколько они ни попросят за свадьбы и иные «требы». Вот, например, село Ясневое, — и не где-нибудь в глуши, а в самой что ни на есть Московской губернии, да еще (словно в насмешку!) в... Ленинской волости —

Мужики-яснёвцы
Суть «духовные овцы».
Пастырь стада имеется тоже.
(Видать по гриве и по роже).
Держа сего пастыря на своем горбе,
Ясневцы забывают о себе.

По дороге в Москву, скажем, есть мост, через который ездить нельзя —

Бранятся мужики: «неч-чистая сила!»,
А не поправят настила,
  Шпарят через овраг мимо моста,
  Язви их короста!
  Поездки нет без поломки:
  Не сломают оси, порвут постромки,
Увечат несчастных лошадок.
Вот какой у яснёвцев порядок!
А кому жаль лошадкам причинять муку,
То делают восемь верст крюку,
Теряют драгоценное время.

Но на всякие разговоры о необходимости ремонта отвечают:

— «Поди ты с мостом к лешему!
— По полтине с души причисляется!
— Полтина тож на земле не валяется!» —
Вот про мост разговор каков
У яснёвских мужиков.
А восемьсот рублей в год израсходовать рады
На церковные обряды
Да две тысячи стоят хлеб и крупа,
Что идут на церковь и на попа,
Да они же тратят свободно
По восемьсот рублей ежегодно
— Повелось так испокон
На привоз из Москвы двух чудотворных икон,
Иверской да Спасителя,
В сопровождении важного священнослужителя.
Тычутся яснёвцы в иконную ризу,
Чмокают ее сверху и снизу,
Друг от друга болезнями заражаются,
Ни на кого не обижаются.
Прямо сказать — дикари;
Вот с такими поговори!..

      («Светопреставление», — «Правда», 1925 г., № от 1 марта)

Действительно, доказать и разъяснить что-либо такому народу трудно.

Порою у Демьяна почти что руки опускаются:

Сколько лет путем прямым и окольным
Подходим мы к людям богомольным, — говорит он, —
Не жалеем ни бумаги, ни труда,
Разъясняя, что религия — ерунда,
Что загребисты поповские руки,
Что пора нам светом науки
Прочистить гнойные гляделки.
Сколько раз мы поповские проделки
Выводили на чистую воду,
А дуракам все нет переводу,
А темнота ждет небесного чуда,
А поп с одураченного люда
Продналог свой берет
За то, что орет,
Лужоную глотку натужа:
— «Жена да боится своего мужа!»

      («Провинция», — «Правда», 1924, № от 20 марта)

Впрочем, Демьян не был бы Демьяном, если бы он не сумел рассмотреть и некоторых светлых явлений в этой области. А они, вне сомненья, есть. Наука, проникающая в деревню, кое-где уже освещаемую «ленинскою лампочкой», как в деревнях окрестили электричество, — вот верный рычаг против опиума религии, и он, этот рычаг, начинает уже действовать.

На эту тему Демьян написал любопытное стихотворение «Убедил». В нем говорится, как, прочитав в «Бедноте» о предполагаемой постановке опытов искусственного дождя2, —

Благоутробнейший отец Елпидифор
С Панкратом, мужиком солидным, богомольным,
  Завел душевный разговор...

Поп, конечно, возмущен. Как можно бороться с посылаемой богом засухой какой-то машиной! —

...«Дерзнем ли мы перечить божьей воле
  И не пойдем с молебном в поле?
А купим дождевой советский аппарат?..
    И богу — скорбь, и пастырям — обидно.
Приходят времена последние, как видно.
Несть духа божьего в машине дождевой!..»

Но «убеждения» попа не подействовали на «богомольного мужика». Достав клочок бумажки и огрызок карандаша, он, проводив попа, немедля стал писать:

  — «Масква. Ледахтору, в газету Бедноту.
Прошу вас прописать все про машину ту,
Што дождилейкою заветна;
Какая тоись ей цена,
И где галубушка она,
Машина ета, продаетца?»

      («Правда», 1925, № от 3 июня)

Покойный А.С. Неверов мечтал незадолго перед своей смертью о том, что «надо мужика заставить поверить в науку...»3 Мы можем с чувством удовлетворения сказать, что мужик уже начинает верить в науку, в машину, — и потому с надеждой можем бросаться на борьбу со всякой темнотой:

Куется новый быт заводом и селом,
Где электричество вступило в спор с лучинкой,
Где жизнь — и качеством творцов и их числом —
Похожа на пирог с ядреною начинкой, —

говорит по этому поводу Д. Бедный в стихотворении «О соловье».

Но, конечно, темноты еще много, борьба еще трудна, и вести ее надо неустанно, не щадя сил. Демьян учитывает и это, и в частности антирелигиозному фронту посвящает немало внимания.

* * *

Одно из последних больших произведений Д. Бедного (написано весной 1925 г.) — «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна», как раз посвящено антирелигиозной пропаганде4.

На этом произведении надо остановиться с особым вниманием, так как появление его в свет есть несомненное литературное и общественное событие, а среди демьяновских антирелигиозных произведений оно знаменует собою новый этап. Если в предыдущих своих вещах Демьян, как уже было сказано, бичевал лишь бытовую сторону религии, то тут он поднимается ступенькою выше и бьет уже по самым основам религии. Цель в этом произведении Демьян поставил себе совершенно определенную — показать «православным тетям, дядям», которые еще наивно продолжают верить в «боговдохновенность» евангелий, в непреложность, святость и истинность каждого слова «священного писания», — сколь нелепа их вера, и показать это на основании самого евангельского текста.

А я пишу не на глум, а на ум, —

говорит сам Демьян о целях и методе своей работы, —

Из пальца ничего не высасываю,
Я крючок в евангелия забрасываю,
А потом говорю: — «Полюбуйтесь, каков Улов!»
Нет, я не глумослов!
Пишу я, православные тети, дяди,
Вашей пользы ради.
Пишу,
Не спешу,
Докладываю обстоятельно.
А вы проверяйте внимательно.
Проследите мою работу:
Изменил я в евангелиях хоть одну йоту.

      (гл. XIV)

В евангелиях, как известно, если подойти к ним не предубежденно, не с суеверным поповским страхом, прежде всего поражает полная несогласованность излагаемых фактов, явная и наивно-неумелая их подтасовка, бездна никак неразрешимых, несмотря ни на какие поповские уловки, противоречий. С этой путаницей сталкиваешься на первой же евангельской странице, излагающей «родословие» Иисуса Христа. Как на грех, евангелист Лука тоже дает родословие Христа, при чем оно абсолютно не сходится с родословием, приводимым Матфеем. По Матфею, от Давида до Христа было 29 родов, или поколений, по Луке — целых 43, при чем указываются совершенно разные имена. У Матфея генеалогия идет по царям: Давид — Соломон — Ровоам и т. д. У Луки предки Христа оказываются другими: Давид — Нафан — Маттафей и т. д. Дед Христа, по Матфею, называется Иаковом, по Луке — Илием. Второй курьез заключается в том, что обе родословные приводят ко Христу через Иосифа. Как это согласовать с утверждением евангелий, что Иосиф не был отцом Христа «по плоти», — ведь Мария зачала «непорочно», от «духа свята», и Иосиф, собственно говоря, никакою отношении ко Христу не имел, — совершенно неизвестно. Чтобы доказать происхождение Христа «по плоти» от царя Давида (как того требовали «пророчества»), надо было выводить от него генеалогию не Иосифа, разумеется, а Марии, которая все-таки (хоть и «непорочно зачала»), как-никак, но была настоящею матерью Христа. Остается предположить, что или — легенды о непорочном зачатии (один из основных «догматов» христианства!) в то время, когда писались эти родословные, еще не существовало и евангелисты считали Иосифа действительным отцом Христа и «подгоняли» под него род, ведущий к царю Давиду, или — евангелисты были столь бестолковы, что не заметили такого сразу бросающегося в глаза противоречия. Имеется масса и других неточностей и натяжек, как в той же родословной, так и в других местах, не исключая даже изложения самого учения Христа, который у одного и того же евангелиста часто говорит взаимно друг друга исключающие вещи5. Все эти противоречия, конечно, в корне разрушают убеждение, что в евангелиях все истинно, что нужно беспрекословно верить каждому евангельскому слову, что евангелие — «боговдохновенная» и потому не подлежащая критике книга.

Для трезвого ума это совершенно очевидно, но, к сожалению, люди часто бывают столь бестолковы и столь умеют уверять себя в том, во что им выгодно или приятно верить, столь легко поддаются поповскому гипнозу, что не замечают разницы между 2×2 = 4 и 2×2 = 5. Но стоит посмотреть на дело непредубежденно, как все нелепости сразу обнаружатся:

Не нужно иметь ученого диплома, — говорит Демьян, —
А только, чтоб в голове были мозги, а не солома,
Да быть грамотеем мало-мальски приличным,
Чтоб сто раз накрыть этих вралей (т. е. евангелистов — Н.Ф.) с поличным (гл. XXXIII).

Демьян и начинает с указания на путаницу евангелий:

Всё прочитать голова пойдет кругом:
Четыре евангелиста не спелися друг с другом,
Поверить Марку — не поверить Луке,
Разногласия чуть не в каждой строке.
Манера писать — самая боговдохновенная:
Получилась путаница несомненная.
Правда, каждый евангелист,
Дописывая свой последний лист,
Мог бы сказать о своей книжке:
— «Сие мною писано понаслышке,
А после подправлено святыми отцами».
Так иль сяк Может видеть всяк,
Что в евангелиях концы не сведены с концами.

      («Введение»).

Иллюстрируя эту путаницу и несогласованность, Демьян приводит несколько ярких примеров. Вот для образца один — об отношении Иоанна-крестителя к Иисусу Христу:

Припомним евангельское сообщение
Про Иисусово крещение.
Какие при этом были чудеса!
Иван Захарыч видел разверзшиеся небеса,
И святого духа «в виде голубине»
И услыхал глас божий о возлюбленном сыне
И сам свидетельствовал о нем:
— «Ом будет крестить вас духом святым и огнем!»
Иван Захарыч, думать надо,
Знал, что крестил «божье чадо»,
Ан оказалось — ерунда.
Крещенья не было никогда.
Не было духа «в виде голубине»,
И не было гласа о божьем сыне.
Иван Захарыч, — до тюремного уловления
Не имел об Иисусе никакого представления
И, прослыша о нем с чужих слов,
Послал к нему двух послов.
Чтобы узнали они, в его речи вникая,
Что он за личность такая?

      (гл. VII)6

Основной прием изложения у нового «евангелиста» такой: Демьян, срывая всякую поэтическую и мистическую маску с евангельских событий, стремится изобразить их реально, так, как они могли бы происходить на самом деле, на наших глазах, если отнестись к евангельскому тексту, как к историческому документу. Результаты получились изумительные, при чем самый образ Иисуса Христа принял совсем иные, правда, несколько непривычные и неожиданные, но совершенно реальные очертания фанатика-проповедника, каких были сотни и до него и после него. Д. Бедному удалось, пользуясь этим методом, нарисовать ряд ярких художественных картин, изображая которые (и в этом весь эффект), он слово в слово почти следует за подлинным евангельским текстом, везде подкрепляя свое изложение точными ссылками и приводимыми тут же выписками из евангелистов.

Вот IV-я глава. Имеет она такое стихотворное (как и все другие главы) заглавие:

Первый блин комом,
Или — как трудно признать бога в человеке знакомом,
С которым в детстве едва ли
Не горох вместе воровали.

Предваряется глава текстами:

«Не плотников ли он сын? Не его ли мать называется Мария, и братья его: Иаков, и Иосий, и Симон, и Иуда? И сестры его не все ли между нами? Откуда же у него все это? И соблазнялись о нем...

...И пришел в Назарет... и вошел... в синагогу, и встал читать: "...Дух господень на мне, ибо он помазал меня..." И... начал говорить им: "Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами". Все в синагоге исполнились ярости. И, встав, выгнали его вон из города, и повели на вершину горы... чтобы свергнуть его... И не мог совершить там никакого чуда...»

Затем идет Демьяново изложение:

Во время оно, когда
Вошел Иисус в года
И попробовал назаретянам плести разное
Несуразное
Про своего отца, «иже на небесех»,
Он так ошарашил всех,
Знавших Иисусова отца до старости,
Что они в великой ярости,
Как говорит евангелист Лука,
Взяли Иисуса за бока И помяли весьма основательно.
Не зря, уповательно:
Не морочь назаретских жителей!
Не порочь своих родителей!
И пришлось Иисусу улепетывать оттуда,
Не сотворив ни единого чуда...
Чудеса только там бывают, — замечает Демьян, —
Где дураки рты разевают
И, не выходя из обалдения,
Видят чудесные видения...

Почему назаретяне не оказались такими «дураками», Демьян тут же поясняет:

Древние назаретяне,
Как и наши неграмотные крестьяне,
На чудеса были тоже падки,
Но не бывает чуда без загадки,
А тут объявился им «агнец божий»,
Не какой-либо неизвестный прохожий:
Им этот божий ягненок Был известен с пеленок.
Вот почему — дело естественное —
Осмеяли они его происхождение божественное
И даже, рукава засуча,
Чуть не кокнули бога сгоряча.
Никакого чуда поэтому не вышло.
Пришлось богу поворачивать дышло...
Когда Иисус был провален Назаретом,
То были при этом
И могли его бредням внимать
Его братья, сестры и мать.
Но никто из них не дал подтверждения
Его чудесного рождения.
Да и как могли, не спятив с ума,
Почитать его богом сестры и братия,
Если мать родная сама
Не имела об этом никакого понятия, —

что опять же подтверждается соответствующими выписками из евангельского текста.

В своем роде «шедевром» является и глава VI-я, в которой реалистически толкуется «чудо в стране Гадаринской». Так же попросту изображается и Иван-креститель в виде бродяги-святоши.

Каких и в нашу пору
По российскому простору
Бродит столько, куда ни погляди,
Хоть пруд ими пруди

      (гл. VII).

Редкой яркости художественно-бытовую картину создает Демьян, описывая знаменитое «изгнание торгующих из храма»:

Возле храма был двор,
Где шла торговля спокон веку
Всем тем, что нужно богомольному человеку.
Обычай уж был такой:
Всё под рукой.
Не мотаться же средь города громадного
Из-за фунта масла лампадного; —
Не искать же цыгана,
Чтоб купить жертвенного быка или барана
И тащить семь верст купленное животное,
Даяние храму доброхотное;
Не обращаться же по трактирам и чайным
К менялам случайным,
К которым доверия нет,
Для размена монет...
Все, что нужно для обихода
Пришедшего в храм народа,
Продавалось не в алтаре,
А в специальном дворе,
Не имеющем к алтарю прямого отношения.
Никто не видел в том особого прегрешения,
Хотя всякому было известно,
Что не всё тут обделывалось честно,
Что у каждого из саддукейских богачей
Вертелся тут собственный казначей,
Не ради дохода с одних свечей,
Голубей и баранов,
Храм был окружен десятком ресторанов,
Кошельки богомольцев разгружающих,
Гудели сотни гостиниц «для приезжающих»,
С бесконечным числом «номеров», —
Не счесть было кабаков и постоялых дворов,
Невероятной вместимости,
Была улица из одних домов терпимости
(Для богомольцев — предмет первой необходимости!).
Весь этот вертеп неопрятный
Приносил храму доход невероятный,
Набивая бездонный зоб
Саддукейских преосвященных особ.
Вышеназванное торговое помещение,
Вызвавшее в Иисусе такое возмущение,
Становилося в праздники ярмаркою бойкою,
Где сделки кончались нередко попойкою,
Где быки мычали,
Торговцы кричали,
Пьяницы песни горланили, —
Все вместе святыню поганили.
Была правда в Иисусовом крике свирепом:
— «Дом молитвы сделали разбойничьим вертепом!»

      (Гл. XXVII)

Идя этим путем, Д. Бедный на основании евангельских текстов вырисовывает и образ Христа, как сказано, с несколько неожиданными чертами. Прежде всего ярко выступает пристрастие Иисуса, и особенно его учеников, к земным благам, к яствам, питиям и богатству. Отдельную главу посвящает Демьян изображению «без изъяна» первого евангельского «чуда» в Кане Галилейской — этого своеобразного фокуса с вином, заставляющего вспомнить о сказочных «скатертях-самобранках» и не заключающего в себе ничего «божественного». Демьян дает этому «чуду» также остроумное и вполне реалистическое истолкование (см. гл. XIII). В другом месте, приведя евангельские тексты:

«...Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» и «...сказал им Иисус: могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?» —

Демьян рисует такую «евангельскую» картину:

Богач Левий, получив апостольское посвящение,
Устроил Иисусу роскошное угощение,
Созвал на пир своих друзей и приспешников,
Таких же, как сам, мытарей и грешников.
Иисус со всей апостольской братвой,
Прельстившись обильной жратвой,
Возлегли в блестящей мытарской обители,
Так как — по свидетельству евангелиста Луки —
И поесть они были большие любители,
И выпить не дураки...

      (Гл. XII)

Пьянство «учителя» смутило даже фарисеев, и они —

На полном, так сказать, основании,
Судили об Иисусе по его компании:
— Хорош, дескать, гусь, —
Какую облюбовал себе гнусь:
Мытарей, купчиков
Да темных субчиков,
Да распутных гуляк.
Пьяный пошляк! —
И рече им Иисус, потемнев от злости:
— «На то свадьба, чтоб напивались гости,
Особливо, когда среди них...
Неб... бес... ный... ж-жених!»
Таков был ответ и Распутина Гришки,
Падкого на вино и любовные интрижки,
Когда его кто корил беспутными друзьями —
Банкирами да князьями:
— «Ет-та... хто-ж... распутен?.. Я-то?!.
И где я, так все свято!..
Понятно, кажись?
Ат-твяжись!!»

Цитируя другие места из евангелий, где говорится, как Иисус охотно с учениками пировал в домах фарисеев и мытарен, в сообществе «грешниц», Демьян рисует одну яркую картину за другой. Говоря о евангельских «женах», Демьян, процитировав евангелиста Луку, у которого перечислены —

«некоторые женщины: Мария, называвшаяся Магдалиною... и Иоанна, жена Хузы, домоуправителя Иродова, и Сусанна и многие другие (женщины), которые служили ему имением своим», —

дает им такую, «документально удостоверенную», характеристику:

Про Марию Магдалину известно в точности,
Что она была далека от непорочности.
Иоанна, другая спутница Христа,
Была столь же чиста.
Жена Иродова домоуправителя, —
А не какого-либо простого служителя, —
Она, как говорится, взбесилась с жиру,
Бросила казенную квартиру
И осточертевшую ей обузу —
Старого сановника Хузу,
Бросила не столько из-за Иисусовых поучений,
Сколько из-за любви к жизни, полной приключений.
Сусанна была из того же теста:
Нигде себе не находила места.
Спутницы «другие многие»
Тоже не были праведницы строгие:
Уж одно то, что они с великим рвением
Служили Иисусу своим имением,
Не вызывает на сей счет разноголосицы:
Все жены-мироносицы,
Трепавшиеся длинным хвостом
За излюбленным Христом,
Были не скромные рыбачки,
Не смиренные батрачки,
А несомненные богачки...

      (Гл. XII)

«Выуживает» Демьян из евангелия и то, что там нет протеста против рабовладения; наоборот, этот институт считается как бы вполне естественным, и на него Иисус даже опирается для подтверждения своих мыслей. И вот Демьян, сославшись на гл. XVII Луки, в своей XVIII главе рисует такую «евангельскую» картинку:

— «Ты, хозяин, сам не ешь, а работника накорми!» —
Так говорят у нас в Твери и Перми.
Говорят, конечно, работники.
Поступать так хозяева не большие охотники,
Они помнят на сей счет Христовы слова.
Обычно такова Хозяйская воля:
Пришел голодный раб с поля,
Голодный и усталый,
А хозяин орет, как шалый:
— «Ты чего, дьявол, хватаешься за ложку?
Успеешь похлебать свою окрошку.
Порядок нужен.
Приготовь сначала хозяину ужин,
Умой неумытую рожу свою
И служи мне, пока я ем и пью.
А потом уж на свою бурду нацеливайся.
Ну, живей пошевеливайся,
Скотина ты неповоротливая!
Ох, ты, жизнь хозяйская заботливая:
От одной только ругани потей!
За что я вас кормлю, сукиных детей?!.»

Вскрывая далее, шаг за шагом, нелепости, противоречия и непригодность к жизни евангельского учения, Демьян обращается к «разъяснению» притч, выбирая, конечно, наиболее странные, как-то: притчу о «десяти талантах», с ее «похвалой скопидомству», или притчу о «неверном управителе». Если первая допускает еще иносказательное толкование, то вторая всегда являлась «камнем преткновения» для богословов, потому что истолковать ее «по-христиански» было никак невозможно, и неудивительно, что, как говорит Демьян, —

Наткнувшись на притчу небесного учителя
Про «неверного управителя»,
Многие красноречивые попы
Превращались в соляные столпы,
Начинали экать,
Мэкать
И никак не могли раскумекать,
Как им быть с притчею такою,
Преподнесенной евангелистом Лукою
(Остальные три евангелиста были поумней:
Не заикнулись о ней).

В этой притче рассказывается о том, что когда хозяин стал учитывать своего неверного управителя, то тот подговорил всех должников выдать фальшивые расписки с уменьшенными цифрами взятого в долг, при чем господин его похвалил, как оказалось, за догадливость. Притча оканчивается довольно странным нравоучением: «И я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным». И вот Демьян дает реальнейшее и современное истолкование этой притче, так. «чтоб это стало понятно каждому мужику и каждой бабе»:

Всякий знает, как бы ни был он сер,
Что хозяин нашей Эс-Эс-Эс-Эр —
Рабочие и крестьяне,
В большинстве, пока, православные христиане.
Обращаюсь к этой «верующей» части:
Что, если бы при советской власти —
Этакой беды не хотите ли? —
Все главные советские «управители»
Поступали по «Христову завету»:
Гнали б себе в карман монету,
Только б о «неправедном богатстве» заботились,
Только б за личной наживой охотились,
Чтоб, например, Калинин, Рыков и иные прочие
Прожигали денежки крестьянские да рабочие,
С богатыми друзьями якшалися,
Неправедных «комиссаров» не гнушалися,
Были бы жуликами главными,
Но были б людьми из православных православными,
Почитали б в Иисусе божью ипостась?
Хорошо это было бы? Ась?
Спросим первую тетку Настасью.
Она скажет, небось: «Леший с ней, с ипостасью!
Мы мерина ценим по езде, не по масти.
Пущай советские власти Что хотят, то и делают богу,
Нам бы сбавили малость налогу!»

      (Гл. XVII)

Столь же нелеп и нереален евангельский завет о «непротивлении злу», о необходимости бросить заботу «о завтрашнем дне» по примеру птиц небесных, которые «не сеют, не жнут, не собирают в житницы». Демьян показывает, к чему бы привела на практике такая евангельская «философия труда» (гл. X). Что же касается «птиц небесных», то Демьян приводит даже соответствующую цитату из Брэма (который, к слову сказать, является одной из настольных книг Демьяна и немало ему дал для великолепных характеристик его басенных животных). По Брэму оказывается, что нет существ трудолюбивее птиц, вследствие их чрезвычайной прожорливости по отношению к весу и объему своего тела. Так, скворец приносит своим детям по улитке через каждые 3—5 минут и, чтобы прокормить себя и скворчат, должен в день раздобыть 364 улитки. На основании этих сведений Демьян делает вывод:

Иисус доказал примером наглядным,
Что он был невеждой изрядным:
Наплел таких небылиц Про несчастных птиц,
Небесного царя сопрестольник,
Каких нынче не скажет заурядный школьник,

которым сумеет прочесть лекцию —

Про то, что «сын бога-отца творца»
Не знал честной жизни работяги-скворца,
И не то, чтоб пасти в наше время народы,
Не годился бы он в простые птицеводы...

ведь —

...самые бедные Макары
Не позавидуют жизни скворечной пары,
Для которой голод — безжалостный кнут.
Вот вам и не сеют, не жнут,
Не собирают в амбары!

      (Гл. X)

Таким образом, логически подготовляется заключение:

Евангельский «жених» с первого взгляду приятен,
Но на нем столько пятен,
Его проповедь настолько убога,
Что видеть в нем бога,
Жизни подателя,
Мироздателя,
Могут только неразумные чада
Поповского стада,
Наипаче — старухи вздорные,
В невежестве упорные,
Выжившие из ума старики
Да безнадежные дураки.

      (Гл. XIV)7

Другой основной прием Демьяна заключается в иллюстрации евангельских событий картинами из современного быта. Уже в приводимых цитатах эти параллели с современностью попадались: сравнение Христа с Распутиным, Ивана-крестителя — с теперешними странниками, назаретян — с нашими «мужиками», упоминания о Калинине, Рыкове и пр.8 Теперь остановимся специально на этом приеме и приведем еще несколько примеров.

Прежде всего, Демьян старается показать, что в «пришествии Христа» не было ничего особенного, небывалого. «Христов» родит народная темнота и тяжесть жизни эксплуатируемых масс. Не даром «христы» появлялись у нас без конца:

В царской «богоспасаемой» России,
Не ждавшей «обетованного Мессии»,
Так как про него знали в каждом дворе и в каждой хате,
Что он был «распят за ны при Понтийском Пилате
И, претерпев до конца,
Воскрес и воссел одесную бога-отца» —
В царской России, тем не менее, —
Таково было духовное очумение! —
Не случалось ни одного года,
Когда б по распоряжению святейшего синода
Не закатывали в Сибирь,
В Соловецкий или Суздальский монастырь...
Штундиста или хлыста,
Новоявленного Христа.
Но скольких христов ни сажали в колоду,
Христам не было переводу...

К сожалению, не переводятся они и в наши дни. Правда, теперь уж —

Немало попов посбрасывало рясы, —
Остальные гривотрясы
Грызутся меж собой, аки
У обглоданной кости собаки.
Но тьма еще глубока,
Придется ждать долго, пока
Рассеется последняя туча.
Глупость живуча!
И потому-то у нас поныне
Не в одной, так в другой расейской Палестине
Объявляются иконы и кресты
И объявляются новые христы.

      (Гл. XI)

Изобразив красочно, как Иисус не побрезговал итти в гости к «грабителю из грабителей» — мытарю Закхею, Демьян продолжает:

Подобных примеров бывало
И на Руси немало.
Обратимся хоть к тому же Кронштадтскому Ивану.9
Он своему святительскому сану
Не видел никакого умаления,
Идя в гости в начальнику жандармского отделения.
Все наши доморощные святители
Любили посещать роскошные обители,
Обивали пороги дворцов,
А наипаче перли в хоромы купцов,
«Общались духовно» с обжорами и кутилами,
Биржевыми воротилами...

      (Гл. XV)

Приведу, наконец, еще замечательную картинку, которую рисует Демьян Бедный в связи с описанием изгнания торгующих из храма. Упомянув, что саддукеи были люди осторожные и не решились сразу прихлопнуть «чудака провинциального», возмутившегося их торгом, Демьян, желая показать, что наши «саддукеи» были куда почище евангельских, продолжает:

Перелицуем евангельский фасад —
Возьмем Троице-Сергиев посад.
Что, если б во времена оны,
Когда перед царем били поклоны
Его верноподданные пленники,
Когда были в силе наши первосвященники,
В лавру, где тлел Сергий-чудотворец,
Явился бы этакий святоборец
И, узревши там ярмарку тоже,
Звезданул бы архимандрита по роже
И стал бы разгонять всю братью,
Торговавшую Сергиевой благодатью...
Что ежели б такой святоборец у Сергиевой раки
Довел из-за торговли дело до драки?
Будьте уверены, что отцы Ипатии,
Авениры да Игнатии,
Агафангелы, Акакии,
Ионы, Павсикакии,
Да послушники всякие,
Митюхи, Федулки,
Не положили бы на руку охулки:
От святоборца — не то, что кровавое тесто, —
Осталось бы мокрое место.
  — Вот тебе!
  — Вот!
  — В печенку!
  — В живот!
— Должен был понимать,
Распрамать, перемать,
Как монахов заметь! —
  Перед нашими саддукеями — говорю без насмешки —
Евангельские саддукеи были жалкие пешки.

      (Гл. XXVII)

Исключительные литературные достоинства «Нового Завета» вне всяких сомнений. Приведенные цитаты показывают, какое богатство языка, остроумия, какое мастерство бытовой живописи явил Демьян в своем новом произведении.

Но содержание «Нового Завета» может вызвать известные возражения10 по вопросу о том, насколько Демьяново «Евангелие» пригодно в целях антирелигиозной пропаганды. Некоторые товарищи указывали, что Христос у Демьяна расписан красками, не соответствующими тому впечатлению, которое дают подлинные евангелия, и потому-де «перелицовка» Д. Бедного может иметь обратное действие, т. е. вызвать вспышку религиозных чувств в темных массах, а не рассеять религиозные предрассудки. Антирелигиозникам известно, что чрезмерная грубость, неуместная насмешка, неправильное истолкование «текстов» — может лишь озлобить «верующих», сделать их фанатичнее. Но в применении к «Новому Завету» Д. Бедного эти возражения совершенно неуместны и говорят лишь о том, что те, кто их делает, сами не вполне еще освободились от рецидива религиозности.

Евангелие есть произведение литературное. Мы можем считать вполне научно установленным, что того Христа, о котором рассказывается в евангелиях, — Христа, родившегося «от девы Марии», совершавшего чудеса, распятого и воскресшего, — никогда в действительности не существовало. И отношение к образу у Христа у всех научно мыслящих людей может быть только одно — как к персонажу литературного произведения.

Демьян Бедный пишет пародию. Самый жанр пародий «священного писания» (и исторических легенд), которым пользуется Д. Бедный, не нов: он был создан еще французскими писателями XVIII стол. — Вольтером, Парни («Война богов», «Орлеанская девственница») и др., и вызывал протесты лишь в реакционно-католических и иных «христианских» кругах. В этом же жанре написана и у нас «Гавриилиада», знаменитая поэма Пушкина, — и Д. Бедный, создавая «Новый Завет», является в данном смысле лишь его учеником и продолжателем, с тою, впрочем, разницею, что Пушкин для своей замечательной поэмы ограничился только одной евангельской легендой о «благовещении», Демьян же «перелицевал» все евангелие, отвергнув, между прочим, пушкинскую трактовку вопроса об отце Христа.11

Пародия есть пародия. И пародируемые персонажи, конечно, выступают всегда с чертами смешными, комическими, отрицательными. И никого никогда это не может оскорбить. Герои какой-нибудь «Энеиды» Виргилия не менее «поэтичны», чем персонажи «Евангелия», но разве кто-нибудь находил украинскую перелицовку «Энеиды» Котляревским — «кощунственной»?

Поэтому-то я и сказал, что те товарищи, которые обвиняют Демьяна за «принижение» образа Христа, сами, по-видимому, не вполне отделались от рецидива религиозности, так как возмущаться демьяновской пародией можно только в плоскости религиозной, а не литературной.

Наконец, нельзя винить Демьяна и в «неверном» изложении и истолковании текстов. Уже, говорилось, как пунктуален в этом смысле «новый евангелист» — всякую свою характеристику он подкрепляет ссылками на евангелия и лишь пытается взглянуть на сказанное просто, трезво, без всякой религиозно — поповской предвзятости. Само собою разумеется, что согласно поставленным автором целям, в силу основной пародийной установки, на первое место выступают не привлекательно-поэтические черты Христа, а черты отрицательные. Но было бы совершенно неверным считать, что Демьян рисует Христа только с дурных сторон.

Настроенный так сказать «богохульно, —

замечает он сам по этому поводу, —

Я не все хулю в старых евангелиях огульно.
Попадаются в них, в виде исключения,
Весьма неглупые изречения»

      (гл. XIV).

Так, Демьян признает «правду» в Иисусовых словах по поводу торгующих в храме, — отмечает его сильные гневно-обличительные речи против нечестивых городов и фарисеев (гл. XX и XXVII); казнь Христа считает «драмой» и описывает ее вовсе не сатирически — Христос на кресте жалок, а никак не смешон, и т. д. Но у Демьяна мастерски показано, что образ Христа, получаемый на основании трезво понятых евангельских слов, совершенно не похож на образ поповского Христа, не похож прежде всего на бога или «богочеловека». Об этом и сам Д. Бедный говорит в «Послесловии»:

Это — первый этап антирелигиозной работы: — «Посмотри, сколь твой бог жалок и омерзителен».12

Второй этап: — «Ни хорошего, ни плохого бога не было. Выдумка!» (Собр. соч., VIII, стр. 232—233).

Но приведенными соображениями еще не разрешается, конечно, практический вопрос — о пригодности «Нового Завета» Демьяна для целей антирелигиозной пропаганды. Проверить эту пригодность, разумеется, можно лишь на практике.

Такая «практика» уже имеется, и говорит она всецело в пользу демьяновского евангелия. Д. Бедный рассказывал мне, что он получил несколько сот писем от читателей по поводу своего «Евангелия». Часть этих писем — «ругательная»13, но другие письма показывают, что книга Демьяна «попала в точку».14

При сверке крестьянами приводимых вами евангельских текстов получается хороший эффект: растерянность и недоумение, — пишет Демьяну один из его корреспондентов, — Не только молодежь, но и старики становятся на точку сомнения в правдивости евангелии... У меня был случай, когда я прочел крестьянам ваше сочинение и ссылки евангельские, то мне не поверили, — одна крестьянка взяла и прочитала эти ссылки в евангелии сама и опять не поверила, говоря «Это евангелие русское, а в латышском, наверное, не так написано» (она сама — латышка). Но когда достали евангелие на латышском языке, и прочитала она в нем то же, что и в русском, она оказалась в растерянности и недоумении.

Такие результаты нельзя не считать положительными. Ими вполне доволен и сам автор.

Растерянность и недоумение... — пишет он, приведя процитированные слова письма. — Большего я и не добивался. Я взял канонические евангелия, какие они есть, и попытался точно, придерживаясь этих евангелий, показать, что Иисус выглядит совсем иначе, чем принято его изображать... Для большей жизненности и убедительности я привлек к делу многочисленных русских христов и мироносиц. Получилось густо, но психологически верно. Этим и вызывается в читателях растерянность и недоумение.

«Новый Завет» Демьяна уже сейчас получил широчайшее распространение. На лиц, не искушенных в богословских тонкостях, не привыкших толковать евангельские тексты символически и ловкими софизмами обходить противоречия, даже этих противоречий в «простоте сердечной» и не замечающих, а слепо верующих поповскому слову о «боговдохновенности» евангелий, «Новый Завет» Д. Бедного, без сомнения, произвел и будет производить (особенно в деревне) колоссальное впечатление, многим впервые «открывая глаза». Конечно, в некоторых слоях он вызывал, вызывает и будет вызывать «возмущение», но это как раз те слои, которые вообще «безнадежны» и к антирелигиозной пропаганде не восприимчивы. Их, конечно, приходится скинуть со счета. Нам важны те массы, которых чтение демьяновского «Нового Завета» приводит в «растерянность и недоумение», которых он, может быть, впервые заставит задуматься и обратиться к дальнейшему изучению вопроса. А этого одного уже не мало.

«Евангелие» Д. Бедного целит, главным образом, в деревню, в крестьянство, которое относится к демьяновской «поэме» с чрезвычайным интересом15. Надо иметь в виду, что самая сатира на религию вовсе не является для нашего крестьянина чем-то неожиданным и неприемлемым: наоборот, она, так сказать, вполне соответствует «народному духу». То, что верующие называют «кощунством», было всегда самой привычной формой сатиры для народных масс, во всяком случае, для некоторых слоев деревни: вспомним народные сказки о попах (ведь попы всегда были для крестьянства представителями другого, угнетательского класса), вспомним нелюбовь народа к духовенству или хотя бы такие явления в прошлом, как петровский «всешутейший и всепьянейший собор», на котором творились такие издевательства над религией, до каких далеко Демьяну. Не даром В.Г. Белинский писал в знаменитом письме к Гоголю:

Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонства и бесстыдства?.. По-вашему, русский народ самый религиозный народ в мире: ложь! Основа религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая себе... Он говорит об образе: годится — молиться, а не годится — горшки покрывать16. Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это по натуре глубоко-атеистический народ.

Этим в значительной степени объясняется и большое распространение среди крестьянства различных рационалистических сект. И, к слову сказать, — напрасно Демьян адресуется только к «православным тетям, дядям». Православие у нас сейчас, даже в глухих деревнях, вовсе не в такой уже чести. Ходят в церковь, исполняют обряды многие крестьяне скорее по привычке, по обычаю, чем по действительно глубокой фанатической вере. Сектанты — всевозможные баптисты, адвентисты, штундисты и т. п., являются для нас в области религиозной гораздо более опасными противниками, чем «православные». Количество их исчисляется миллионами, если не десятками миллионов. Они давно сумели освободиться от обрядовой стороны религии, от примитивной веры в чудеса, в чертей и ангелов и т. д. Религия у них более «разумна» и сводится преимущественно в жизненной философии и этике, к переустройству личного и общественного быта на началах порядочности, трезвости, братского, «христианского» отношения друг к другу, что очень часто привлекает к ним весьма многих из крестьянства, поскольку «православная церковь» перестала давать какую бы то ни было «духовную пищу» и отвечать на возникающие запросы. Бороться с этими религиозными учениями для нас гораздо труднее, чем обличать попов, нелепость веры в «обновление» икон, в нетленность мощей и т. д., тем более, что сектанты действительно умеют строить жизнь по-иному, отвечать на примитивные запросы и подкупают своею исключительной честностью, порядочностью в общественных делах и т. п. Евангелие составляет основу вероучения этих сектантов, и если и в их среде чтение демьяновского «Нового Завета» также породит «растерянность и недоумение», то это будет, конечно, огромной победой научного миросозерцания.

Таким образом, нельзя не признать «Новый Завет» Д. Бедного как с художественной стороны, так и по содержанию в высокой степени замечательным и полезным произведением, и притом крупнейшим завоеванием имеют пролетарской литературы.

Рассеивая религиозный дурман, борясь за научное миросозерцание, Д. Бедный этим произведением, без сомнения, организует, толкает мысли и настроения читателей в направлении к конечным целям пролетариата — к коммунизму. Только художник, связанный с победоносным пролетариатом, мог «осмелиться» написать такое произведение, от одной мысли о содержании которого, что называется, «поджилки трясутся» у всех наших врагов. Нет сомнения, что и в мировой литературе «Новый Завет» Д. Бедного является в своем роде единственным и значительнейшим произведением. Остается пожалеть только о том, что перевод демьяновской сатиры на иностранные языки чрезвычайно труден. Но если бы нашлись переводчики, сумевшие хотя приблизительно передать «Евангелие от Демьяна» нашим зарубежным братьям, то колоссальное интернациональное значение этого произведения Д. Бедного не подлежало бы никакому сомнению.

Примечания

1. М., 1921. ГИЗ; Полн. Собр. соч. Д. Бедного, т. VII и VIII.

2. Сведения о результатах этих опытов см. «Известия ЦИК СССР», 1925 г., № от 16 окт.

3. Рассказ «Гайка»; см. Собрание соч. А.С. Неверова (под редакцией Н. Фатова). Изд.«3емля и Фабрика», т. 5-й. Ср. также книгу: Проф. Н.Н. Фатов. «А.С. Неверов. Очерк жизни и творчества». Изд. «Прибой». Л. 1926.

4. Отрывок о «Новом Завете» Д. Бедного, под заглавием «Евангелие от Демьяна», был напечатан в № 1 журн. «Молодая Гвардия», за 1926 г., стр. 247—254, в несколько отличной редакции от текста настоящей книги, с некоторыми добавлениями и сокращениями. — Н.Ф.

5. См. список этих противоречии в отдельном издании «Нового Завета» Д. Бедного. Изд. «Прибой», Л., 1925, стр. 182—188.

6. Д. Бедный имеет в виду следующие слова ев. Луки: Иоанн, призвав двоих из учеников своих, послал к Иисусу спросить: ты ли тот, который должен прийти, или ожидать нам другого? (Л., VII, 19).

7. Чтобы не перегружать изложения цитатами, и так в достаточном изобилии приводящимися, укажу только еще на гл. XIX, в которой ярко изображена глупость и крайняя привязанность к земным благам апостолов, и на гл. XXVII, где нарисована живая картина комического «входа» Иисуса Христа в Иерусалим верхом на осле, при чем на гвалт, поднятый учениками и кучкою любопытных, в конце концов никто, даже «полицейские», не обратил никакого внимания.

8. Ср. еще остроумное уподобление Пилата графу Воронцову-Дашкову, бывшему кавказскому «наместнику».

9. «Отец» Иван Кронштадтский — в своем роде «знаменитый» поп, который в конце прошлого и начале нынешнего столетия пользовался огромной всероссийской славой, как «святой жизни» человек. К нему в Кронштадт съезжались бесчисленные паломники, чающие исцеления от болезней и всякой помощи в жизненных делах. Иван Кронштадтский был окружен целым штатом «благочестивых жен», обиравших богомольцев. Несмотря на то, что сам Иван Кронштадтский слыл «бессребреником», он очень уважал «сильных мира сего» и был ярым монархистом. Особенно возмутительны были его выступления, оправдывающие еврейские погромы.

10. Я имею в виду, конечно, не отрицательное отношение к Демьянову «Евангелию» со стороны так называемых «верующих», для которых уже самая мысль о таком произведении представляется «кощунственной»; не говорю и о «христианствующей» интеллигенции — нашей и зарубежной, обвиняющей Демьяна в том, что он «снял с Иисуса хитон», «распял Христа вторично» и т. д. Я имею в виду те возражения, которые исходят из партийных и близких к ним кругов. Такие возражения приходилось, например, слышать на литературных диспутах о «Новом Завете» Д. Бедного, имевших место в прошлом году.

11. Тов. Лелевич в примечаниях к VIII т. Собр. соч. Д. Бедного, стр. 305—306, оспаривает эту литературную параллель: «Это мнение Фатова, — пишет он, имея в виду мою статью в № 1 "Молодой Гвардии", за 1926 г., — представляется мне ошибочным. У поэмы Пушкина и книги Демьяна совершенно различная установка. Б. Томашевский в своих примечаниях к "Гавриилиаде" правильно утверждает: "Пушкин кощунствовал не для пропаганды антирелигиозных идей". Вяземский очень точно определил "Гавриилиаду", как "шалость"... В блестящей и остроумной поэме Пушкина нет ударов против религии, как таковой... "Новый завет без изъяна"... продолжает линию не "Гавриилиады" и других образцов легкого барского кощунства, а идейных антирелигиозных произведений Вольтера, Парни и других борцов XVIII столетия». Эти возражения т. Лелевича никак нельзя признать основательными. Частью они построены на непонимании того, что я хотел сказать, частью же просто неверны. Я вовсе не говорил, что у Пушкина и у Д. Бедного была одинаковая установка, одинаковая цель. Салю собою разумеется, что Пушкин не ставил и не мог ставить тех целей, которые ставил «евангелист Демьян». Я говорил лишь о литературной преемственности, об одинаковом подходе к евангелию. Пушкин взял легенду о благовещении и изложил ее вольно и реально — то же делает и Д. Бедный по отношению к своему евангелию. Странно указание, что Д. Бедный подражал не Пушкину, а Вольтеру и Парни — ведь «Гавриилиада» написана именно в стиле пародий этих писателей. Ссылка на Б. Томашевского нисколько не убедительна: дав прекрасный историко-литературный комментарий к «Гавриилиаде», он совершенно оставил в стороне ее общественно-антирелигиозное значение. Наконец, пусть даже сам поэт смотрел на тему, как на «шалость», объективно она имела по тем временам колоссальное антирелигиозное значение. Да и совершенно неверно утверждение, будто Пушкин этого не понимал. Достаточно вспомнить слова Пушкина о том, что «Зевса нет» и «Греции навек угасла вера», и сопоставить с этими словами мастерское изображение еврейско-христианского бога точь-в-точь такими же чертами, какими изображались обычно боги греческого Олимпа. Курьезно, что т. Лелевич не замечает, как сам побивает себя, ссылаясь на мнение... самого Д. Бедного: «Демьян в стихотворном предисловии к "Гавриилиаде" восторженно отзывается об антирелигиозных качествах поэмы Пушкина» (стр. 305—306).

12. У Демьяна Бедного И. Христос прежде всего «слишком человек». В этом отношении образ, нарисованный Д. Бедным, напоминает знаменитую картину художника Ге, на которой Христос перед Пилатом изображен столь жалким, столь непохожим на бога, что царское правительство одно время даже пыталось «запретить» эту картину (теперь она находится в Третьяковской галерее).

13. Об этих «ругателях» Д. Бедный написал еще и особое стихотворение — «Послесловие»:

Получил я уйму писем читательских,
Среди них — немало ругательских.
Для площадной ругани защитников
Христа Иной раз не хватало почтового листа.
Ругались православные выразительно,
Порой прямо омерзительно:
И в веру, и в бога, и в мать.
Похабщины им не занимать.
Ругаются крепко православные миряне,
Особливо остро ругаются купцы,
Еще гуще — бывшие дворяне,
А уж всех погуще — духовные отцы.
Вот до чего, стервецы, наловчилися.
Сразу видать — в семинарии училися.

      («Тема, от которой не уйдешь»)

14. «Руганью меня не проймешь, — замечает Демьян в "Послесловии". Ругаются потому, что в точку, в больное место попал». (Собр. соч., VIII, стр. 231).

15. Ср. любопытный стихотворный отклик на «Новый Завет» Д. Бедного, напечатанный в «Бедноте», 1925 г., № от 15 сент.

16. Последнее утверждение, конечно, отзывается некоторым ненаучным идеализмом: мы знаем, что религия, религиозность, не есть следствие «национальных», т. е. антропологических, свойств того или иного народа, а — «надстройка», вырастающая с неизбежностью над определенными производственными отношениями. Но Белинский совершенно верно подметил бытовые черты нашего крестьянства, его трезвый ум, его несклонность (в массе) к мистике.

Релама

А здесь можно приобрести в Москве термоусадочные пакеты недорого.

• Стеклопластиковая арматура 8 мм купить недорого на armaturakompozit.ru.

Статистика