На биваке и дома

В нищей, вовлеченной в неравные бои стране за три года гражданской войны напечатано сорок пять книжек Демьяна Бедного. Миллионными тиражами, потому что они были нужны, как хлеб, как оружие. Потому что даже та часть крестьян, которая была озлоблена введением продразверстки, на собраниях, где присутствовал Демьян, направлялась прямо к нему... целоваться. Ему писали и с фронта и из тыла. Полагались на его слово. Знали, что поможет. Объяснит, Верили. Да и как было не поверить?

Вскоре после введения продразверстки Демьян публикует «переведенное» им в стихи письмо с фронта. Бойцы сообщают, что не жалеют жизни за Советскую власть, а тем временем какие-то ретивые начальнички злоупотребляют правом, данным этой властью:

Пишут из дому родители,
Плачет каждая строка:
Там какие-то грабители
Утесняют мужика.
. . . . . . . . . . . .
Обернулась-де татарщиной
Власть рабочих и крестьян.
Не под новой ли мы барщиной,
Дорогой наш брат Демьян?

Демьян вступает в открытую «беседу по душам», как он называет свои стихи, отвечая:

Пред товарищами милыми
Я не скрою ничего.
Вам пишу я не чернилами, —
Кровью сердца своего.

Нету глупости разительней,
Чем прикрашивать все сплошь.
Правда горькая пользительней,
Чем подслащенная ложь.

Мы — не боги несудимые:
Не минует нас молва,
Но спасибо вам, родимые,
За открытые слова.
. . . . . . . . . . . .
По делам крестьянским следствия
Нам пришлося наряжать:
Кто чинит крестьянам бедствия?
Что их стало раздражать?
. . . . . . . . . . . .
Ленин дал распоряжение,
Чтоб, прижучив кулаков,
Больше вникнуть в положение
Всех трудящих мужиков...

Демьян советует, обещает и разъясняет:

Не шуметь, махая вилами,
И не иятиться назад,
А своим умом и силами
Строить жизнь на новый лад.
. . . . . . . . . . . .
Не потерпим укрывательства
И поблажки не дадим.
За насилья, надругательства
Никого не пощадим.
. . . . . . . . . . . .
Не худое мы затеяли,
И не зло у нас в уме:
Много дряни мы отвеяли,
Но бредем еще во тьме.
. . . . . . . . . . . .
Но для дела мало смелости:
Нужен ум и нужен глаз.
Зло от нашей неумелости
Получалося не раз.

Поработаем — научимся.
Первый опыт, как ни туг,
Перебьемся, перемучимся
И осилим наш недуг.
. . . . . . . . . . . .
Чтобы жертвой не напрасною
Были черные года, —
Чтоб взошло над Русью Красною
Солнце Правды и Труда.

«Беседа» напечатана в «Правде». Перепечатана в «Бедноте». Выпущена отдельным изданием издательством ВЦИК: чем больше читателей, тем больше веры, поддержки, хлеба. Поэтому тиражи демьяновских стихов за эти годы превышают общий тираж изданий всех других писателей.

Вот уже скоро год, как поэт беспрестанно на фронтах. А ему неймется побывать и в тылу: как работают? Что в провинции? И весной 1919 года Демьян едет в Тверскую губернию. Выбор не случайный. Еще в прошлом году молодой газетный работник Весьегонского уезда А. Тодорский написал маленькую книжечку «Год с винтовкой и плугом». Она была составлена по поручению уездного комитета партии как официальный отчет о деятельности Советской власти и напечатана маленьким тиражом на месте, в том «медвежьем углу», где была написана. Но автор скоро получил теплое письмо от Демьяна Бедного, через которого эта скромная книжечка попала на стол и к Владимиру Ильичу. Уже будучи генерал-лейтенантом Советской Армии, А. Тодорский, вспоминая об этом, удостоверял, что поездка Демьяна в Тверскую губернию была предпринята с ведома и одобрения Ленина.

Это не единственный пример обмена информацией поэта с Лениным. Еще в Смольном Владимир Ильич отдал Демьяну полученное им из-за границы письмо от князя Волконского, на которое поэт ответил в печати. Позже на одном из заседаний IV конгресса Коминтерна, молодая приезжая журналистка Сенгалевич, встретив Ленина, попросила его прочесть ее стихи. Через несколько дней на дом к Сенгалевич явился Демьян Бедный, который получил стихи от Ильича. Другой автор послал Ленину пьесу «Красная правда» — отзыв писал Демьян.

Теперь разговор о книге «Год с винтовкой и плугом» привел Демьяна к поездке в Тверскую губернию. Расписание и здесь жесткое. Сперва Весьегонск. Оттуда в деревню Приворот. Потом в волостной центр, село Кесьма — там уже большая партийная организация: восемьдесят коммунистов! Из Кесьмы в Пашковскую коммуну, три дня в Телятинской волости. Дома, школы, собрания, конференции, и до трех ночи — записи впечатлений. Они публикуются в стихах и серией очерков, идущих в шести номерах июньской «Правды». Демьян пишет: «Не столица, а именно эти «места» создают непоколебимую уверенность в правильности основ нашего курса и прочности нашего положения, способного противостоять тягчайшим испытаниям. Мы не на уклоне, а на подъеме».

«Правда» печатает очерки, а автор уже далеко. «Разжигатель неуемный, я кочую по фронтам, мой вагон, дырявый, темный, нынче здесь, а завтра там...» Поэт столько раз застревал на станциях со своими «экстренными предписаниями», что товарищи сочли нужным предоставить ему вагон.

Вагон обычно прицепляют в конце состава. А тут, на буферах — самое завидное место для ребятишек, оставшихся без крова и родных. Иные «счастливчики» едут в ящиках под вагонами. На станциях или задержках — прямо в поле. Демьян часто спрыгивает на пути и идет знакомиться, извлекать малолетних пассажиров: «Куда? Зачем?» И — «Айда ко мне!». То один, то другой попадают в когда-то роскошный салон-вагон. Теперь здесь всю роскошь составляют несколько пачек книг да потрепанная пишущая машинка «Ундервуд», данная Демьяну как орудие производства. Она поражает воображение.

Записка Д. Бедного жене
Записка Д. Бедного жене.

Дядька тоже, оказывается, хороший. Видно, любит компанию. И табак у него есть. Закурив в свое удовольствие, каждый хлопчик некоторое время пытается держаться как самостоятельная личность. Рассуждает о свободе. Делится жизненным опытом. Не прочь повоевать. И приманка-то, на которую он идет, принимая предложение переместиться в вагон, часто заключается именно в этом.

Всерьез обсуждая с очередным гостем положение на фронтах, Демьян незаметно сбивает спесь с «самостоятельных, свободных» граждан. Первое их поражение выражается согласием взять мыло и встать под кран на очередной станции, где будет вода. За ним вскоре следует согласие взять записку и отправиться в тыл, где будут кормить и учить грамоте.

А пока Демьян Бедный катит с новыми попутчиками, промывая им головы и так и эдак, его любимый дед Софрон мирно продолжает беседовать на страницах «Бедноты». Он тут спокойно устроился в отделе «На завалинке» и бесхитростно обращается к читателям: «Вы, братцы, кой-чему поучитесь у деда, и многому я, чай, сам поучусь у вас...»

За каких-нибудь три месяца двенадцать таких бесед печатает Демьян в «Правде», в «Коммунаре». Не оставлена «Красная газета». И новая «Петроградская Правда» тоже выходит с Демьяном.

Где и когда он пишет все это? Не всегда, к сожалению, поэт ставит пометки: «Западный фронт», «Восточный фронт» или просто «Писано на фронте». Вообще он не оставляет никаких следов своей личной деятельности, кроме стихов.

От фронта империалистической войны сохранилась хоть пачка писем. На оригинале стихотворения «Черт-заимодавец» есть пометка: «19/11.15 г., 11 час. утра. В 20 шагах разорвалась бомба. Убит писарь. Вместо испуга я охвачен буйной радостью, как и все, кто со мною остался жив».

После более длительного и напряженного времени гражданской войны не осталось ничего. Ни одного письма, рассказа об опасности, которая грозила ему теперь не только в превратностях боевых условий. В империалистическую войну за ним по крайней мере не шла охота с вражеской стороны. А сейчас, пожалуй, не было генерала, который не объявил бы большой награды за поимку Демьяна Бедного. Один даже сообщил, что его «уже повесили». Но так как листовки продолжали сыпаться и делать свое дело, белогвардейское командование впредь до «поимки» начинает выпускать листовки поддельных «Демьянов».

— Я теперь вроде крупной коммерческой фирмы! — говорит поэт. — Надо писать читателям разъяснение: остерегайтесь подделок!, или: «Как отличить на фронтах подлинные листовки Демьяна Бедного от белогвардейских подделок под них». Сказано — сделано!

Вожу пером, ребятушки,
По белому листу.
С народом я беседовать
Привык начистоту.
За словом, сами знаете,
Не лезу я в карман,
Но не любил я от роду
Пускаться на обман...

Он говорит бойцам: «Читай меня, — суди. Любовь и злая ненависть сплелись в моей груди», — и объясняет, к кому и за что он питает любовь и ненависть. Он уверен в том, что солдаты разделят его чувства.

Поэт не шутит, когда пишет, что «меня б дворяне вздернули на первом же суку. Пока же на другой они пускаются прием: печатают стишоночки, набитые враньем».

...Но с подписью поддельною
Уйдешь недалеко.
Мои стихи иль барские, —
Узнать, друзья, легко:
Одной дороги с Лениным
Я с давних пор держусь...

Это же разъяснение Демьян использует для высказывания символа своей-веры в целом: «В моем углу два образа: рабочий и мужик», а о себе самом добавляет:

Еще, друзья, приметою
Отмечен я одной:
Язык — мое оружие —
Он ваш язык родной.
Без вывертов, без хитростей,
Без вычурных прикрас
Всю правду-матку попросту
Он скажет в самый раз.
Из недр народных мой язык
И жизнь и мощь берет.
Такой язык не терпит лжи, —
Такой язык не врет.

...Много говорить о себе незачем. Нужна только справка по делу. Это старая точка зрения Демьяна. Еще когда-то, после выхода первой книги басен, он отвечал на запрос критика из провинции относительно своей биографии тем, что послал фотокарточку из серии «30 коп. дюжина» и добавил:. «Детина в шесть пудов весом. Крепкая, черная кость. Пускаться в дальнейшие автобиографические измышления я не охотник. При случае, ежели что, отчего не поговорить о былом. Но — при случае. Выйдет правдивее. А так вообще все автобиографии врут». Так он писал в 1913 году.

Теперь, когда за годы гражданской войны он вызвал к себе интерес миллионов читателей, в прежней точке зрения не изменилось ничего. Видимо, с неохотой Демьян набросал всего полторы странички на машинке: «Из автобиографии». Главная мысль здесь та, что рассказывать о своей жизни — «все равно, что давать комментарии к тому немалому количеству разнокачественных стихов, что мною написаны. То, что не связано непосредственно с моей агитационно-литературной работой, не имеет особого интереса и значения».

Отношение к собственному портрету ясно. То, что останется потомкам, может быть по «30 коп. дюжина». Но вот портреты врагов — дело интересное и нужное. Демьян чеканит один за другим. Собирательные. Строго индивидуальные» даже с родословной. С разоблачением подлинных имен и присвоением уничижительных прозвищ. С описанием повадок и точных биографических подробностей.

Поэт узнает, что подлинная фамилия генерала Шкуро просто Шкура: «Пес поганый, волчья шкура... кто не шел, тех силой брал. Ай да Шкура, молодчина, расторопный генерал!»; подполковник Булак-Булахович переименован в Кулака-Кулаковича; Деникин — в «Денику-воина». Достается и Колчаку, но особое внимание уделяется серьезно угрожающему Питеру Юденичу.

Когда, повесившись, Иуда
Ушел к чертям в кромешный ад,
То — плод Иудиного блуда —
По нем осталось много чад.

Глаза ученейшего люда
Искали долго и нашли
В писаньях древних, что отсюда
Все Иуденичи пошли...

Так Демьян представляет и встречает этого генерала. «Провожает», когда настанет пора, тоже внимательно. Уж он не пропустит сообщений, что после вторичного провала Юденич арестован при попытке к бегству с остатками... денежных средств своей армии.

Юденич! Господи, каким был генералом!
Вояка, шут его дери:
Брал Питер, лез в цари...

И, оказавшись вором, был арестован прокурором.
Выходит так, что брал наш Красный Петроград
Не генерал, а конокрад.

Но «проводить» Юденича нелегко! Сперва еще следовало расколотить его. Демьян вернулся из Питера осенью девятнадцатого года серьезно обеспокоенный:

Уж на что я шутник, но и мне не до шуток.
Жутко в Питере. Воздух в нем кажется жуток.
Напряженность глухая на каждом шагу:
Всем нутром своим чувствуешь близость к врагу.
. . . . . . . . . . . . .
Враг могучие когти свои показал.
Маски сброшены. Время сурово.
Красный Питер, он первое слово сказал,
Он не скажет последнее грозное слово.

Встревоженный Демьян отказывается шутить. Само пребывание в осажденном городе, в пригородах, где он в тесном контакте с бойцами ищет средства им помочь, настраивает на серьезный лад. Положение осложнено тем, что под Питером впервые появилось новое, никогда русскими не виданное оружие: танки. Даже слово это непривычно русскому уху. Демьян уловил, что бойцы произносят его по-своему: между двумя согласными мягкий знак. В конце привычная буква «а». Выходит — «танька». Но не все ли равно, как называется внушающая ужас машина? Не пустяки ли это? Нет...

Стоп! Это — ключ! Найдено средство избавить бойца от страха. В редакции под Лиговом бухают пушки Юденича, когда там записывают переданное по телефону... оружие.

«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..»
«Не уйдет от нас, небось!»
Как пальнет по таньке Ванька, —
Танька, глядь, колеса врозь!

Эти стихи потом послужат примером Маяковскому, когда он будет делать доклад о том, как писать стихи. «Танки наводили ужас. Наши красноармейцы боялись их как черта, — скажет Маяковский. — Но достаточно было Демьяну обозвать в своем стихотворении танк «Танькой», как сразу пропал весь страх перед этим чудовищем. «Танька» — это понятно, это не страшно, и наши красноармейцы научились брать эти «Таньки» чуть ли не голыми руками».

Именно этим примером Маяковский иллюстрировал свое утверждение той истины, «какую силу представляет собой поэзия, стихи...».

...А наступления идут волна за волной. И в каждом новом случае нужно новое оружие. Поэт кочует по частям. Что нужно сделать? Чем могу помочь? Куда поехать?

Точные обстоятельства таких Демьяновых набегов в части известны только благодаря его друзьям. Буденный рассказал, что познакомился с поэтом на IX съезде партии в апреле двадцатого года.

В дни работы съездов партии и Советов Демьян должен быть в Москве. Весь внимание во время выступлений. Весь внимание во время перерывов, когда можно порасспросить делегатов. Так он познакомился еще в девятнадцатом году, на VIII съезде партии, среди прочих с украинским делегатом Панфиловым, а после — хорошо выступал, старик! — подвел его к Владимиру Ильичу для продления разговора. Тогда-то они и снялись втроем — на память Панфилову.

А в апреле двадцатого года, на IX съезде, Владимир Ильич познакомил поэта с Буденным. Оба обрадовались. Демьян давно собирался попасть в Первую Конную, а ее командующий много слышал о поэте. И не только слышал. С его помощью бил генерала Шкуру.

Познакомившись, сразу сошлись на дружескую ногу. Буденный пришел в гости вместе с Калининым, Дзержинским и Ворошиловым.

Но вот Буденный меняется с поэтом ролями. Теперь Демьян в гостях у командующего, и об этой встрече рассказывает уже Буденный:

«В июле 1920 года Первая Конная вела тяжелые бои за Ровно. Город дважды переходил из рук в руки. Не знаю, как Демьян Бедный оказался на станции Здолбуново, откуда добрался до нашей 11-й кавалерийской дивизии. Поздно вечером он на тачанке приехал в только что освобожденный город Ровно. Шел проливной дождь, грохотали грозовые разряды. Весь промокший, Демьян ввалился в занятую мною комнату гостиницы «Версаль».

— Какой дьявол носит тебя ночью по такой погоде? К тому же кругом враг! — начал я его отчитывать...

— Я и так Бедный, а ты еще ругаешь... — хитро улыбался мой ночной гость.

Рано утром ему нужно было ехать по заданию в соседнюю с нами армию, и он допоздна «терзал» меня расспросами, сам рассказывал о новостях...»

Демьяну нужно во все «соседние» армии. И он нужен во всех соседних и не соседних.

Дело идет к осени. На Южном фронте политработники вздыхают: «Эх, кабы нам сюда Демьяна Бедного!..» Впереди битва с Врангелем. Фрунзе каждый день в частях, требует от политработников «зажигательного» материала. Листовок. Прокламаций. Врангель этим не пренебрег: засыпает своими призывами. И Фрунзе, проверяя боевую подготовку и политическую работу, повторяет: «Готовьтесь! Сила большая. Отпор надо дать перед боем. Отвечайте на бароновы листовки. Надо проникнуть в его тылы. Действуйте, пишите!»

Газетные фельетонисты Южного фронта, конечно, пишут, но... приезд Демьяна был бы в самый раз. А он тут как тут!

Поговорил в политотделе:

— Каково положение? Что пишут бароновы борзописцы? Покажите! Что больше всего интересует вас самих? Так, так, понимаю. А где сейчас наш командующий? Хорошо.

Вскочил в политотдельскую пролетку и умчался на станцию, к поезду Фрунзе.

Политотдельцы Южного фронта рассказывают, что знаменитый «Манифест барона фон-Врангеля» был написан единым духом в вагоне Фрунзе.

«Всегда серьезный, сосредоточенный, с виду даже несколько хмурый... Фрунзе буквально заливался хохотом, слушая «Манифест». На вопросы о тираже он отвечал:

— Печатайте хоть миллионы! Чем больше, тем лучше!» И по всему Крымскому побережью полетели листки, украшенные сверху двуглавым орлом, потому что манифест-то от имени Врангеля, утверждающего: «Я самый лючший, самый шестный есть кандидат на царский трон...»

А внизу скромное заверение, что «баронскую штучку списал и опубликовал Демьян Бедный».

Хитро сплел он русский язык с немецким: «Ихь фанге ан. Я нашинаю»:

«Послюшай, красные зольдатен:
Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой — все демократен,
А не какой-нибудь звиня.
. . . . . . . . . . . .
Шлехьт! Не карош порядки новий!
Вас Ленин ошень обмануль!

Ви должен верить мне, барону.
Мой слово — твердый есть скала.
Мейн копф ждет царскую корону,
Двуглавый адлер — мой орла.
. . . . . . . . . . . .
И я скажу всему канальству:
«Мейн фольк, не надо грабежи!
Слюжите старому начальству,
Вложите в ножницы ножи!»
. . . . . . . . . . . .

Фрунзе на вопросы о том, когда начнется наступление, отвечал:

— Скоро. «Я нашинаю» в самые ближайшие дни.

Когда же от Врангеля потекли перебежчики, на обычный вопрос: «Почему сдался?» — вытаскивали листовку:

— А вот, по «Манифесту»... Ведь это что же? Тут правда написана о том, что нас ждет: «Ви будет жить благополучно и целовать мне сапога!»

Все разобрали, что по-русски, что по-немецки. С тем и сдавались.

Фрунзе утверждал, что листовка серьезно помогла в разгроме Врангеля. А Демьян уже догоняет сражающуюся с тем же Врангелем армию Юго-Западного фронта и приходит в отчаяние:

Где же «Конная Вторая»?
Впереди, да впереди!
«Мне ее, — вздыхал вчера я, —
Не догнать, того гляди!»

Трух да трух моя кобыла.
Кляча, дуй ее горой!
Доскакал я все ж до тыла
«Конной Армии Второй».
. . . . . . . . . . . .

...Брички, пролетки, верхом, пешком — все средства хороши и... плохи; был случай — на машине. Заблудились в степях Северного Кавказа. Густая трава. Ни огонька, ни дороги. Но никогда не теряющемуся Демьяну не придет в голову говорить в стихах об опасности, превратностях не только дороги — даже боя, потому что это не страшно. Не вызывает тяжелых дум. Тяжелые думы приходят не в опасные минуты. Но приходят. И один только раз он позволил себе рассказать о душевной тревоге в лирическом стихотворении «Печаль», Написано в пути на польский фронт:

Дрожит вагон. Стучат колеса.
Мелькают серые столбы.
Вагон, сожженный у откоса,
Один, другой... следы борьбы.
Остановились, Полустанок.
Какой? Не все ли мне равно.
На двух оборванных цыганок
Гляжу сквозь мокрое окно.
Одна — вот эта, что моложе, —
Так хороша, в глазах — огонь.
Красноармеец — рваный тоже —
Пред нею вытянул ладонь.
Гадалки речь вперед знакома:
Письмо, известье, дальний путь...
А парень грустен. Где-то дома
Остался, верно, кто-нибудь.

Колеса снова застучали.
Куда-то дальше я качу.
Моей несказанной печали
Делить ни с кем я не хочу.
К чему? Я сросся с бодрой маской.
И прав, кто скажет мне в укор,
Что я сплошною красной краской
Пишу и небо и забор.
. . . . . . . . . . . .
Не избалован я судьбою —
Жизнь жестоко меня трясла.
Все ж не умножил я собою
Печальных нытиков числа.
Но — полустанок захолустный...
Гадалки эти... Ложь и тьма...
Красноармеец этот грустный
Все у меня нейдет с ума!
Дождем осенним плачут окна,
Дрожит расхлябанный вагон.
Свинцово-серых туч волокна
Застлали серый небосклон.
Сквозь тучи солнце светит скудно.
Уходит лес в глухую даль.
И так на этот раз мне трудно
Укрыть от всех мою печаль!

Много критиков запомнят слова о сплошной красной краске. Но редко кто обратится к существу этих стихов, в которых поэт в кои-то веки раскрыл чисто лирическую сторону своего таланта.

Верно, что он сросся с маской бодрой. И давно. До победы революции. Ведь еще в 1913 году он писал: «Измытарился я и устал. Но никто этой усталости не заметит. Надо быть бодрым». Теперь это Демьяну несравненно легче. Слова об усталости, вдруг иногда все же являющиеся, звучат совсем иначе. В стихотворении «Товарищу» такие строки:

Морщины новые на лбу —
Тяжелой жизни нашей вехи.
Товарищ, кончим ли борьбу?
Товарищ, сложим ли доспехи?
. . . . . . . . . . . .
Товарищ, знаю, ты устал.
И я устал. Мы все устали.

Я — не герой. Но ты — герой.
И крепок я — твоею силой.

О, как мне хочется порой
Прийти к тебе, товарищ милый!
. . . . . . . . . . . .
Мы будем биться. И следить
Я за тобою буду взглядом.
С тобой я должен победить
Иль умереть с тобою рядом!

К кому обращался поэт? Скорее всего образ товарища собирательный. Однако видно, что речь идет не о рядовом соратнике. Быть может, поэт имел в виду Свердлова? Он еще работал... Неожиданная смерть унесла его весной 1919 года. Потери настигали не только на фронте.

Но как бы ни были жестоки потери, Демьян не позволял себе оплакивать их вслух.

Теперь конец войны близился. В октябре 1920 года подписала мир панская Польша. После разгрома Врангеля Россия освободилась от гражданской войны и интервенции.

...Весело возвращается в Москву Демьян Бедный. Весело встречает новый, 1921 год:

. . . . . . . . . . . .
Мы — в новой, мирной полосе...
. . . . . . . . . . . .
О чем не смели раньше мыслить,
То вдруг вошло в программу дня.
Приятно всем. И мне приятно,
А потому весьма понятно,
Что я, прочистив хриплый бас,
Готовлюсь к выезду в Донбасс...

Отвоевались. А Демьян Бедный отправляется на... новые фронты! Никем никуда не назначенный, он должен теперь сражаться с ушедшей в подполье контрреволюцией, давшей себя знать кронштадтским мятежом; с голодом, охватившим пострадавшее от засухи Поволжье; с обывательщиной, приспособленчеством, религиозным дурманом, с Лигой наций, наконец! Нет, его фронт кончится еще не скоро.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

Статистика