3. «Мой «символ веры» — в моих баснях»

Особые условия легальной подцензурной печати требовали и особого оружия — оружия, которое метко поражало бы цель, обладало бы наибольшей убойной силой при собственной наименьшей уязвимости. Словом, было бы одновременно как бы и копьем и щитом и пришлось бы по руке самому бойцу. Такое оружие надо было выковать. И поэт его выковал. Это оружие — басня.

Демьян Бедный предреволюционной поры, Бедный эпохи «Звезды» и «Правды» — поэт-баснописец. «Мой «символ веры» — в моих баснях», — скажет он в письме к В.И. Ленину в феврале 1913 года1. Он пишет и лирические стихи, исполненные гражданского пафоса. Но больше — басни, эпиграммы, фельетоны, сказки, агитки. И агитки приобретают как бы басенное обличье, поскольку в них спрятан намек. И они часто даже написаны дольником — басенным разностопным стихом.

На фабрике — отрава.
На улице — расправа.
И там свинец, и тут свинец...
  Один конец!

      («И там и тут...»)

Четверостишие напечатано в «Правде» в 1914 году в связи со случаем массового отравления рабочих на свинцово-белильных фабриках. Оно звучит как мораль, которой обычно заканчивается басня. И в то же время это агитка, почти лозунговая, в которой скрыт призыв к боевому отпору. Самые слова не несут в себе «криминала», призыв затаен в структуре стихотворения, в выражении, с которым всегда ассоциируется жест, жест отчаянной удали — «Один конец!»: надо биться, иначе все равно пропадать. Демьян Бедный не без основания считал агитку удачной и справедливо замечал: «Она — плод не только удачи, не только революционного напряжения, но и технической выучки. Я точно рассчитывал значение и место каждого слова». Подобная техническая выучка непосредственно связана с работой в жанре басни, с овладением особой формой художественного мышления — эзоповым языком, языком аллегории, намека.

Трудно даже перечислить те мишени, в которые направлял Бедный послушные стрелы своих басен и эпиграмм: в либерала-помещика, в министра государева, в капиталиста-заводчика, в кровопийцу-кулака, в соглашателей-меньшевиков, в эстетствующих литераторов-декадентов, в попов, в самодержца помещичье-буржуазной России.

Вот перед нами басня «Дом» Ей предпослан эпиграф, взятый из газетной хроники: произошел обвал в шестиэтажном доме господина Торкачева, «вследствие того, что большая часть дома построена из старого кирпича». В басне говорится о хитром хозяине, который пытался выдать старый дом за новый, распуская слухи, что в «новом» доме все с заморских образцов:

Хоть были голоса, вскрывавшие обман:
Снаружи, дескать, дом сырой, вчерашней кладки,
  Внутри же — весь прогнил, —
  На новые позарившись порядки,
  Жилец валил!..
А чтобы во «дворец» не лез простой народ,
Он рослых гайдуков поставил у ворот
  И наказал швейцарам —
Давать проход лишь благородным барам,
Чинам, помещикам, заводчику, купцу
И рыхлотелому духовному лицу.

Не надо было обладать особой сообразительностью, чтобы догадаться, о каком доме шла речь в басне. О доме империи Российской, который его «обладатель» пытался обновить посулами «царского манифеста», пародиями на парламент в виде Государственной думы. Концовка басни могла заставить прозреть даже слепца:

Слыхали? Кончилась затея с домом скверно.
Дом рухнул. Только я проверить не успел:
Не дом ли то другой, а наш покуда цел.
Что ж из того, что цел? Обвалится, наверно.

В 1919 году поэт припишет к басне «послесловие», где скажет не без гордости, что он «в двенадцатом году был недурным пророком». Да, конечно. И замечательным художником, ибо немалое мастерство требовалось, чтобы в обличье басенного дома так емко вложить все характерные приметы царской России после революции 1905 года. Намек в каждом слове, в каждом образе. Все бьет в цель. Даже то, что эпиграф взят из хроники реакционнейшего «Нового времени»: верноподданническая газета становилась как бы соучастником бунтовского выступления против обожаемого ею монарха.

Эпиграфы из хроники происшествий то и дело предваряют басни Демьяна, подчеркивая злободневность содержания, их направленность на разоблачение реакционной политики самодержавия, прямого классового врага.

«Государственный совет постановил увеличить до пятнадцати часов рабочий день приказчиков и лишить их праздничного отдыха». Поэт пишет басню «Хозяин и батрак», поднимая частный факт до художественного обобщения. Богатей Фома говорит батраку Ереме, надеявшемуся на праздничный отдых:

«Никак, довесть меня ты хочешь до разору?
  Какие праздники ты выдумал, Фома?
  Бес праздности тобой, видать, качает.
  Смекай — коль не сошел еще совсем с ума:
Кто любит праздновать, тот не добром кончает.
Ты чем язвишь меня — я на тебя дизлюсь:
  «Год богу не молюсь!»
  А не подумал. Каин,
Что за тебя помолится хозяин?!»

«С.-Петербургское Общество призрения животных сообщило Пермской городской управе, что вешать бродячих собак — не гуманно. Удобнее пользоваться специальным удушливым газом». И поэт пишет басню «Гуманность», где Барбос и Трезор, обсуждая «приятную» новость, размышляют о гуманности вообще, припоминая, что «на Ленских приисках пустили кровь рабочим... без виселиц, без газу, а живота лишить сумели город сразу!».

Басня Бедного — это одновременно и политический фельетон, жанр фельетона она вобрала, растворила в себе. К каким бы аллегориям он ни прибегал — брал ли в качестве «действующих лиц» животных, или предметы, или извечных басенных Фому и Ерему, или даже просто либерала-помещика, не надевая на него маски, — его басенная мораль всегда классова и злободневно целеустремленна. Иносказательность его басен довольно относительна. Вот, к примеру, басня «Добряк»:

Какой-то филантроп, увидевши с крыльца
Изнеможенного оборвыша-мальца.
  Лежащего средь цветника врастяжку,
Воскликнул: «Жалко мне, дружок, измятых роз,
  Но больше жаль тебя, бедняжку.
Скажи, зачем ты здесь?»
  «Ах, — отвечал сквозь слез
Малютка голосом, исполненным страданья, —
Я третий день... без пропитанья!..
  И здесь я рву...
  И ем... траву!»
— Траву? — вскричал добряк, разжалобившись пуще. —
Так обойди же дом и поищи во рву:
Там ты найдешь траву куда погуще!

Кстати, в первопечатном тексте басня заканчивалась «моралью», в которой прямо назывались «добряки» — лидер буржуазно-монархической партии «октябристов» Гучков и лидер партии кадетов Милюков. Но сила басен Бедного именно в том, что, метя и в реальную политическую фигуру, он поднимался до художественных обобщений. Он рисовал социальный тип, разоблачал социальную сущность явления. Его басни — это галерея живых, неумирающих образов, в которых заклеймены буржуазное лицемерие, соглашательство ложь и ханжество, эксплуататорская мораль.

Яркий, типический портрет капиталиста создает поэт в басне «Хозяин». Социальная суть образа здесь раскрывается через индивидуальный характер русского хозяйчика-кулака, богобоязненного ханжи и ненасытного кровососа. Он не так страшен, как мерзопакостен и смешон, он возбуждает презрение.

Национальное в баснях Демьяна Бедного не только в их языке, в структуре живой, народной речи, но и в характере самих образов. Объекты его сатиры — русские помещики, русские кулаки. Его капиталисты и его либералы несут в себе типичные черты русской буржуазии, трусливой и холопской, готовой пойти на соглашение с царем, спасающейся под защитой царской полиции и армии от нарастающего революционного движения масс. Герои его басен — русские мужики и батраки, русские топор, соха, рожок. Большой художник всегда национален, и сила его в том, что он раскрывает читателю «общечеловеческое» через его проявление в национальном.

Демьян Бедный создает свои басни в годы подъема революционного движения пролетариата, в предчувствии неминуемой победы революции. Отсюда и смелая прямота, прозрачность аллегорий, дерзкая недвусмысленность намеков. Отсюда тот уверенный тон, с каким, к примеру, рожок говорит кларнету: «То так, нам графы не сродни. Одначе помяни: когда-нибудь они под музыку и под мою запляшут!»

Самая мораль, нравоучение его басен направлены к одной цели. Он вовсе не намеревается исправлять так называемые «общечеловеческие» пороки. Это та новая, пролетарская мораль, проповедь той нравственности, которая служит, как говорил Ленин, для того, «чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда»2.

Басня Демьяна Бедного — басня, созданная человеком с новым пролетарским мировоззрением. И в то же время, как на всем творчестве Демьяна Бедного, в ней сказывается индивидуальность автора, его мужицкое происхождение, которое он не раз подчеркивал. «С мужиками — мужик, по-мужицки беседую», «...В блужданиях по свету я сохранил себя природным мужиком». Плотность словесной основы его басен — в яркости, простонародности их языка, самоцветного родного слова, силу и гибкость которого он постиг в совершенстве. Его басне свойственны не только склад и меткость крестьянской речи, но и грубоватость ее. Сама образная система тяготеет к крестьянскому мироощущению. Сапог и лапоть, кларнет и рожок, дворянская шпага и крестьянский топор представляют собой противостоящие и противодействующие силы. На первых порах это крестьянское, мужицкое сказывается особенно отчетливо. Одна из первых басен «Когда наступит срок...», написанная в 1911 году, заканчивается строками:

Ему (топору. — А.М.) крестьянский люд обязан всем добром,
И — коль на то пошло — скажу: лишь топором
  Себе добудет он и счастье и свободу!

Солдатский штык не только не принимается в расчет как орудие борьбы, напротив, он аттестован как «слуга верный» шпаги, ее «сосед по стене», «ему — кто подвернись, хотя бы мать, отец, приказано — конец: знай колет!». Нет, поэт не всегда был дальновиден, и через шесть лет к этой басне ему придется дописывать целое послесловие о том, что «штык шпаге изменил», но и тут он все же сохранит до поры веру в мужицкий топор, на случай, «если «господа», к примеру, мужиков землей и волею лишь по губам помажут». А за этой припиской последует еще одна «про молоток рабочий». Вообще топор, как наиболее надежное оружие, пройдет через многие стихи Демьяна Бедного, невольно выдавая родовой корень их автора. «В последний раз с дворянской тонкой шпагой скрестили мы наш боевой топор», — напишет он и в 1919 году в стихотворении «Набат».

Вот, кажется, и все то основное, что составляет особые признаки басен пролетарского поэта в отличие от басен его предшественников, с разговора о которых обычно начинают характеристику басен Демьяна Бедного. Это не значит, что его басни родства своего не помнят. Басня Демьяна Бедного возникает как закономерное развитие сатирических традиций великой русской литературы прошлого. Никто этого не понимал так, как сам Демьян Бедный. Прочтите его статью «Честь, слава и гордость русской литературы». Она посвящена Ивану Андреевичу Крылову. И эпиграфом к своему первому сборнику «Басни» он также поставит крыловскую строку: «Таких примеров много в мире — не любит узнавать себя никто в сатире».

По словам Демьяна Бедного, народ всегда видел и любил в Крылове «своего родного заступника, который в некоторых случаях отваживался так дерзить народным угнетателям, что только диву даешься...». Хотя эти слова написаны в 1944 году, с полной уверенностью можно сказать, что такое народное понимание творчества великого баснописца было свойственно Бедному и в то время, когда он брал на свое вооружение именно басню как оружие сатиры, и как такой вид сатиры, к которому наиболее восприимчив народный читатель, которая, так сказать, и в духе и во вкусе народа.

Но только ли Крылов был предшественником басни Демьяна Бедного? Конечно, нет. В ней легко угадывается и та «школа гнева», которую русская сатира прошла под пером Щедрина и революционных демократов, поэтов «Искры» и «Свистка», и тот политический накал, какого достигла русская сатира в лучших образцах революционной сатиры в 1905 году. И поэтому Бедный мог не без основания свои взаимоотношения с великим баснописцем определить так:

Я — ученик его почтительный и скромный,
Но не восторженно-слепой.
Я шел иной, чем он, тропой,
Отличный от него по родовому корню,
Скотов, которых он гонял на водопой,
Я отправлял на живодерню.

Нельзя признать удачным тот образ, который в полемическом запале применил поэт, характеризуя отношение Крылова к объектам его сатиры (какой уж тут водопой!), но свое отношение к этим объектам он выразил верно. Интуицией большого поэта он угадал оружие, которое в определенных обстоятельствах могло дать наибольший эффект, будучи наименее уязвимым для цензуры и наиболее доступным восприятию широких кругов читателей, ибо басня:

С народным творчеством она в родстве не малом.
И это я имел в виду,
Когда в двенадцатом году,
Ища кратчайшего пути к народным массам,
Им в баснях ненависть внушал к враждебным классам.
И можно ли забыть, чьим гением она Была тогда оценена?

      («В защиту басни»)

В мае 1913 гола в связи с выходом первого сборника поэта В.И. Ленин писал А.М. Горькому: «Видали ли «Басни» Демьяна Бедного? Вышлю, если не видали. А если видали, черкните, как находите»3.

Примечания

1. Вся переписка В.И. Ленина с Демьяном Бедным цитируется по статье А. Прямкова «Певец революции» (Сб. «День поэзии», М. 1963, стр 243—250).

2. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 41, стр. 313.

3. В.И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 66.

Рубрики

Статистика