5. Богатырский бой

  Борьба вот лозунг наш! Победа — вот пароль!

(«С наступающим!»)

  Мы — пожара всемирного пламя,
Молот, сбивший оковы с раба!

(«Коммунистическая марсельеза»)

События шли головокружительным вихрем. Власть буржуазии рассыпалась под натиском октябрьских волн. Наступили тяжелые годы борьбы за окончательное укрепление господства рабочих и крестьян. Если захватить власть было нетрудно, то удержать ее, упрочить, отбиться от озлобленной своры врагов стоило нам огромных, исключительных усилий, колоссальных потерь. Начались годы титанической борьбы, годы великого «богатырского боя» «с мироедской разбойной оравой»...

Пристальным взором смотрел в эти годы Демьян. Он умел соединить в себе коммуниста-бойца, сатирика-обличителя и трезвого историка событий. В эти годы часто было не до смеха. Великие завоевания стоили великих жертв. Немало было тяжких испытаний, немало было кровавых кошмаров. Не раз казалось, что мы на краю гибели, и что все жертвы и страдания, которые мы принесли и претерпели, не будут искуплены. И в эти тяжелые моменты Демьян, всегда ясно, по-ленински мысля, выступал то с резким, гневным обличением, то с язвительной, ядом пролетарской ненависти пропитанной насмешкой, то с бодрящим призывным словом, твердо зная, что победа в конце концов должна быть за нами. Демьян понимал всю исключительную серьезность, все величие происходящего, всю грандиозную ответственность, ложащуюся на нас:

Впившись в грядущее мысленным оком,
В раздумьи глубоком
Сижу за работой с утра, —

писал он в 1919 г. в одном из прекраснейших своих стихотворений «На берег». —

Алеет восток. Оживает столица.
Но спит, не проснулась еще детвора.
О, дети! Спокойны их сны и блаженны их лица,
И нежным их душам чужда
Расколовшая мир вековая вражда.
Не знают мои ребятишки и ваши,
Из какой испиваем мы чаши.1
Ну, что ж? Суждено, — будем пить!
Коль иною Ценою
Нельзя нам купить
Ни счастья, ни воли
Вот этих ребят,
Мы выпьем до капли всю горечь, весь яд.
Пусть не знают они нашей боли.
Пусть спят...

      («На берег!», «Правда», 1919, № 246)2

Демьян никогда не преуменьшал трудностей нашей борьбы. Все тяжелые ее перипетии, все наши победы и поражения, достижения и ошибки проходят теперь перед читателем поистине исторических демьяновских стихов, которые в свое время были призывом, легко доходящим до миллионных масс, играющим огромную агитационно-организаторскую роль.

Вот еще первые месяцы после Октября. Еще не сконструировалась как следует советская власть, еще не установилась прочно пролетарская диктатура; в Совнарком, на ряду с большевиками, входят еще левые эсеры; впереди — учредительное собрание, в которое еще верят массы. А дальше — германское нашествие, Брест, и битвы, битвы... Демьян крепко держит свой поэтический руль и верно поворачивает его по указаниям Капитана, четко и понятно разъясняет, куда лежит путь.

Вот кричат: «Вся власть учредительному собранию»! Что это? — Кто кричит? А это — «вопль отчаявшихся буржуев» и «социал-предателей», — поясняет Демьян. Ведь в Таврическом дворце, где только что заседали помещики, промышленники и попы, теперь сошлись... Чернов с Милюковым, и трудовому люду — не отсюда ждать свободы:

Суровый хозяин равнины холодной,
Народ, ты создашь Всенародный Совет
Не здесь! Не в темнице свободы народной
Свобода родится на свет!

      («Таврический дворец»)

Корниловцам, которые —

В Таврический дворец прокравшись, драли глотку:
— «Нам — власть! Вся власть! Вся власть!» —

Демьян Бедный, как подлинный представитель «народа», отвечает:

...Наглецы! Отъевшиеся баре!
К чему вы рветеся в отчаянном угаре?!
  Фальшивый спрячьте ваш мандат!
  Утихомирьте ваши страсти!
  Стал трудовой народ у власти:
  Мужик, рабочий и солдат!

      («Барский нахрап»)

Дело свободы рабочих и крестьян должно быть в верных руках. Опасны сладкоречивые слова всевозможных эсеровских и меньшевистских «друзей народа»:

Не верь отравленным листкам клеветников,
  Не верь словам лукавой лести.
Сквозь нежные слова ты слышишь звон оков
И шип змеиный тех, кто жаждет страшной мести?
  Не вычерпать зараз сплошного моря зла.
Мир, воля и земля, их не получишь даром;
Наследья тяжкого проклятого узла
  Не рассечешь одним ударом...

      («Предостережение»)

Предстоит трудная и тяжелая борьба. Победу надо закрепить. Сделанное дело надо доделать. Врага надо добить

Чай, не о пустяках ведем мы с ними спор.
−Не в том суть нашей схватки,
Что мироедов мы уложим на лопатки.
Нет, надо, чтобы враг наш лютый, — сбитый с ног, —
    Подняться больше уж не мог.
  Иначе, милые, сыграем мы впустую...

      («На завалинке. Беседа деда Софрона»)

И Демьян советует «завинчивать покрепче гайку»... Такие советы были тогда не лишними. Ведь в то время многие еще слишком увлекались мыслью о «гуманной», «бескровной» революции, — достаточно указать хотя бы на то, что нами был отпущен «на честное слово» ген. Краснов и ряд других, впоследствии злобно боровшихся против советской власти, белогвардейцев. Эта «гуманность» стоила нам немалых жертв, стоила рабоче-крестьянской крови. С другой стороны, очень часто и очень многие забывают, что террор мы ввели не сразу, что мы им лишь ответили на белогвардейский террор. И когда нам пришлось вступить на путь беспощадной борьбы, вплоть до применения «высшей меры», то на этот путь мы вынуждены были вступить и делали это не с «легким сердцем». Капиталистические бандиты обвиняли нас в «жестокости» и «кровожадности», не понимая, что работа ВЧК была для нас своего рода «тяжким крестом», который нас заставили нести.

Да будет то, к чему зовет нас мстящий Рок, —

с суровой непреклонностью бойца, умевшего прямо смотреть правде в глаза, сказал об этом впоследствии Демьян суровым «лермонтовским» стихом:

И если суждено нам перейти порог
  К высокой цели — через трупы,
Что ж? На удары мы в бою не будем скупы
И, исторический сметая сор и хлам,
Обрекши всех врагов народному проклятью,
Мы проведем метлой с железной рукоятью
  По омерзительным телам,
Отмеченным предательской печатью!

      («Предателям»)

Пока не был окончательно укрощен враг, нельзя было ослаблять возжей, нельзя было откладывать разящего бича. Об этом надо было неустанно помнить. И Демьян Бедный не забывает повторять своих предупреждений. Даже в праздник 1-го мая 1918 г. — в день впервые празднуемого не под капиталистическим гнетом первого мая — Демьян предается не только радостным настроениям, но и чувству опасения, — как бы не ослабела наша бдительность. Он предупреждает и напоминает:

Еще не все сломили мы преграды,
Еще гадать нам рано о конце.
Со всех сторон теснят нас злые гады.
Товарищи, мы — в огненном кольце!
На нас идет вся хищная порода.
Насильники стоят в родном краю.
Судьбою нам дано лишь два исхода:
Иль победить иль честно пасть в бою...

      («В огненном кольце»)

Напряженная борьба требовала от всех героических усилий, требовала полного осознания своего долга и своей ответственности, а между тем «массы» это часто плохо понимали. Измученные сидением в окопах и ужасами войны, солдаты «самотеком» бросились по домам, не думая о том, что обнажают перед немецким бронированным кулаком границы уже Советской России, и что войска Вильгельма, без сомненья, могут раздавить только что завоеванную нами свободу. И вот Демьян, под видом «солдата Яшки — медной пряжки», стыдит тех, кому —

Свой бы живот спасти,
А там хоть трава не расти,

которые руководствуются прежде всего принципом:

Ничего не знаю,
Моя хата с краю...

Эти невольные и не понимающие, что они делают, предатели приводили, конечно, в самое приятное настроение всех наших злорадствовавших врагов. Но рано они радовались — не все думали лишь о своей хате, «стоящей с краю». Были у нас и «солдаты Яшки — медные пряжки», которые гордо отвечали устами Демьяна приготовившейся уже встречать кайзера барыне:

Нет, барыня, еще под вопросом,
Кто останется с носом.
Не все мы испохабились,
И не все обабились, —
Есть еще бойцы смелые,
Головы умелые,
Свободные от укора,
Кому смерть лучше позора.
Они будут защищать смело
Великое дело...

      («Агитация солдата Яшки — медной пряжки», янв. 1918)

Эти защитники нашлись и создали нашу, первую в мире, Красную армию, которая, среди грандиознейшей разрухи, среди холода и голода, оборванная, разутая, при колоссальном численном, экономическом и техническом превосходстве врага — все-таки оказалась победительницей и сумела отвоевать у «его величества капитала» одну шестую часть всей души.

Большое количество стихотворений посвятил Д. Бедный героической борьбе Красной армии. Они печатались в «Правде». «Бедноте», «Красной Газете», в фронтовых газетах и частью собраны в книжках «Богатырский бой», «В отечном кольце», «Красный казак», «Красноармейцы», «О Митьке-бегунце и о его конце» и некоторых других отдельных изданиях.3

Со страниц демьяновских военных стихов глядит на нас вся история красноармейских боев, всё героическое и будничное, что приходилось тогда переживать. Восточный, южный, западный Фронты; Колчак, Деникин, Юденич, Врангель, польские паны — все это проходит перед нами.

Вот дело на Волге, под Самарой:

Волга жолтою волною
Моет заросли ракит;
Низко-низко над водою
Чайка белая летит...
Деревня. Серые избушки.
Кладбище. Церковка, пред ней
Повозки, кони, ружья, пушки,
Снаряды, люди у огней...
В полку был Троцкий пред обедом:
Держал напутственную речь.
Он говорил: «Вперед! В Самару!
Друзья, в решительном бою
Пусть враг узнает вашу кару!
  Добейте подлую змею!»
  — «Слыхал?»
    — «Слыхал!»
    — «Добьем, известно!»
— «Вперед нас, гадина, не тронь!»
Глаза простые смотрят честно;
Трещит приветливо огонь.

      («Под Самарой»)

А вот — на польском фронте:

Нам прислала Москва
Подкрепление.
Мы всем фронтом пошли
В наступление...
В плен мы хлопов берем,
Ухмыляемся,
Сами глупости их
Удивляемся:
«Братцы! Разве ж мы вам
Злые вороги?
Чем вам ваши паны
Любы-дороги?...
Скоро ль будет у вас
Власть не панская,
А рабочая власть
Да крестьянская?..»

      («Большая штука — наука»)

Так, всегда агитируя, писал Демьян, и уже приходилось говорить, какое влияние имели его стихи как на «своих», так и на «врагов». Говорилось и о том, что Л.Д. Троцкий расценивал стихи Д. Бедного, как боевую силу.

Сейчас стихи Д. Бедного напоминают нам и об этой его активно-боевой роли. Вот знакомая всем участникам красноармейских боев картинка:

Гудит-ревет аэроплан.
Летят листовки с аэроплана.
Читай, белогвардейский стан,
Посланье Бедного Демьяна!..

      («На фронте»)

И вспоминаем мы, как эти послания, остроумные, меткие, а главное — понятные каждому солдату — летели в войска и Колчака, и Деникина, и Врангеля, разъясняя обманутым крестьянам, кто их враги и кто друзья.

Кто4 теперь вас ведет против «черни восставшей»? — писал Демьян, —

Вас, убийц, «усмирителей», черную рать?
Кто ведет? И кого вы хотите «карать»?
...Откройте глаза, посмотрите вокруг:
Где враг ваш? Где друг?
Кто ваши вожди и владыки?
Такие ль, как вы и как мы, горемыки?
Или белая кость, дармоедская шайка?
Чья ж по спинам по вашим гуляет нагайка?

      («Обманутым братьям»)

Меньшевистско-эсэровская болтовня о «демократии», о «равенстве, братстве и свободе» затуманивала в то время и на нашей стороне немало кому мозги. Демьян их «прочищал», ребром ставя вопрос, за что ведется борьба и к чему она ведет:

Кто был в Ростове на Дону,
В офицерском плену,
Те знают, что там деется,
На что офицерство надеется,
Вербуя полки из обманутых казаков,
Натравливая бедняков против бедняков,
Казачество — против крестьянства...

И Демьян предупреждает, что из этого может выйти: «посадят болвана на трон», — «выберут какую-нибудь харю», дьякон ему «рявкнет гласом велиим» «многая лета», —

Все, как по нотам.
Айда, ребятки, в пасть к живоглотам,
В раскрытую хищную пасть,
Долой советскую власть!
На колени, рабы, перед царем!
...Пристав хряснет «по роже», мы нос утрем:
— «За что, ваше благородие?!»
— «За то, что... вперед гляди!
Мымрецов! Отведи!!»
И поведет фараон, куда надо.
«Един пастырь и едино стадо.
Несть власти, аще не от бога».
Туда всем дуракам и дорога!

      («За свободу... дворянства»)

Но тут же Демьян давал понять, что если эти «дураки» одумаются, поймут свою предательскую роль, то мы не будем к ним слишком строги.

В белогвардейских войсках обычно пугали солдат тем, что при переходе к «красным» их ждут тяжкие кары, вплоть до поголовного расстрела. Демьян Бедный рассеивает эти страхи:

А мы браним вас по-солдатски,
Но, прекрати вы с нами бой,
Так мы готовы в час любой
Вас встретить и принять по-братски...

      («Деникинским "добровольцам"»)

Умело пользовался Д. Бедный и излюбленным своим средством — насмешкой. Очень остроумно стихотворение «Вопль отчаявшихся буржуев», в котором Д. Бедный, загримировавшись под изверившихся в белых генералов, но не потерявших еще здравого смысла врагов, изобразил полный развал белогвардейских надежд на своих «вождей». Не менее удачными являются и «врангелевские манифесты», в которых «истинно русский» барон, вещавший о «единой, неделимой России для русских», выступал в особо комическом виде:

«Их фанге ан.5 Я нашинаю.
Эс ист6 для всех советских мест,
Для русский люд из краю в краю
Баронский унзер7 манифест.
Вам мой фамилий всем известный:
Ихь бин8 фон-Врангель, герр9 барон;
Я самый лютший, самый шестный
Есть кандидат на царский трон»...

Это — конечно, шарж, но шарж, метко бьющий в цель. Смешной враг уже не страшен. Осмеянный вождь — не вождь.

Корда в наших рядах, под влиянием неудач, порою падала бодрость, Демьян выступал с бодрящим словом и умел предостеречь от необоснованной паники.

Приведя сообщение украинского телеграфного агентства, что «в Одессе высадилось 7 полков зуавов, 8 полков сингалезцев10, выгружено 150 танков и 80 машин для ослепления», Демьян пишет такие отрезвляющие строки:

«Готтентоты, папуасы...
Добровольцы — напрокат...
Генеральские лампасы...
Учредиловский плакат...
Пусть же воют живоглоты, —
Им былого не вернуть.
Если козырь — готтентоты,
Значит, нечем козырнуть!
..
...Грозны танки-исполины,
Но и мы не дураки.
Наши русские равнины
Бесконечно широки.
По лесам, пескам, болотам
Зверю рыскать нелегко.
И на танках готтентотам
Не уехать далеко...»

      («Последний козырь»)

Не скрывает Д. Бедный и теневых сторон красноармейского быта. Так, вопросу о дезертирстве, одно время раздавшему нашу Красную армию, Д. Бедный посвящает целую «горькую дезертирскую повесть» — «О Митьке-бегунце и о его конце», любопытную как по содержанию, так и своими разнообразными ритмами, начиная от плясового:

В сборе все ли?
Парни сели
  На траве.
Пили смело,
Зашумело
  В голове... —

до народно-песенного:

Ой, лесные вы ребятушки, зеленые,
Вы головушки-головки забубенные,
Дезертиры, бегуны вы все проворные,
А настали дни-денечки нынче черные, —
Пробежало лета больше половинушки,
А куда теперь податься нам, детинушки?

В повести идет речь о том, как Митюха сначала «прохлаждался с женой», сбежав из Красной армии, потом вынужден был прятаться в лесу, примкнул к «зеленым», вместе с ними оказался в рядах белых; наконец, вновь улепетнул домой; однако, от смерти все равно не убежал: попал под топор родного отца, которого застал с своей женой.

Те же, кто сражались честно, от смерти не бегали, имели часто основание быть недовольными тем, что творилось в их родных деревнях. От красноармейцев Демьян постоянно получал письма, полные жалоб на непосильные поборы и всякие безобразия, чинимые «властью на местах»:

Пишут из дому родители,
Плачет каждая строка:
Там какие-то грабители
Утесняют мужика.
Мужики во всем ответчики,
Власть — как новая метла:
Где начнут мести советчики,
Все повыметут дотла.
Обернулась-де татарщиной
Власть рабочих и крестьян.
Не под новой ли мы барщиной,
Дорогой наш брат, Демьян?

И отвечает им Демьян:

Дышат правдою сгущенные
Краски вашего письма...
Воры, взяточники, бражники
Повылазили вперед...
Новый строй похуже старого
Показался мужикам.

Но, — говорит он, — уже на это обратили внимание в центре и решили —

Сделать чистку повсеместную...
Надо всем нам понатужиться, —

заканчивает Демьян Бедный, —

...Братья милые, любимые.
Горько, горько нам теперь:
Всем нам муки нестерпимые
Причиняет голод-зверь...
Поработаем — научимся,
Первый опыт как ни туг,
Перебьемся, перемучимся
И осилим наш недуг...

      («Правда»)

А в иных деревнях вспыхивают кулацкие восстания. И вновь встречаем мы старого знакомого, Прова Кузьмича, только уж в несколько иной роли. Теперь, в 1919—20 гг., он ведет такие речи:

На кой нам леший все Советы
И комитеты бедноты?
Все богачи уже раздеты
  До наготы...
Дайте нам передохнуть
От советской пытки,
Все добро свое вернуть
  И покрыть убытки...
Стали дальше толковать, —
Разыгрались страсти:
— «Надо, братцы, бунтовать
  Против новой власти!..»

Ему вторил, конечно, местный поп. Темная, изголодавшаяся деревня пошла за Провом Кузьмичом и попом. Взбунтовались, побили комиссаров и «комитетчиков».

Пров по горнице похаживает,
Пров бородушку поглаживает;
Он гостей обходит с женкою,
Угощает самогонкою —

Но недолго пришлось побарствовать Прову Кузьмичу. Скоро пошли —

    ...Худые вести.
    ...Видали, говорят...
Уж близко... Человек, примерно, этак с двести,
Красноармейский к нам идет сюда отряд...

Мужики взялись за ум и поспешили выдать Прова Кузьмича, как зачинщика («Красноармейцы»).

Охотно отправляя Провов Кузьмичей «к праотцам», Д. Бедный всегда жалел темного, забитого, но близкого ему родного мужика, не раз готового предать революцию по собственной глупости, за которую, конечно, винить его было бы несправедливо. И вот к этому-то темному люду, чья, в лучшем случае —

...мудрость вся — три буквы на заборе,
Да «отче наш, иже еси»,

      («Не забывайте безграмотных братьев») —

обращается Демьян с вразумительным словом. Он сурово обличает какого-нибудь Емельку, который любил раньше говорить, что земля — «божья», а теперь, получив эту землю из рук победившего пролетариата, стал рассуждать:

Земля, конешно... божья,
А хлебец — мой,

который —

...кулаку иному не уступит:
Он хлеб продаст тому, кто купит,
Спокойно с городских рабочих, с бедняков,
За фунт муки три шкуры слупит...

Его предупреждает Демьян:

Советские враги — не о тебе радеют,
И если баре вновь землею овладеют,
To — заруби себе ты это на носу! —
Так возмещать начнут они свои убытки,

что, —

...прячась где-нибудь в овраге иль в лесу,
Начнешь завидовать ты собственному псу!

      («Зарубка»)

Кроме борьбы на открытых фронтах с белогвардейскими войсками, кроме борьбы за союз крестьянства с рабочими, приходилось в то время вести еще и постоянную борьбу по партийно-политической линии, с партиями, изменившими трудовым массам, — с меньшевиками и эсерами, которые тогда пользовались еще известным доверием крестьян и рабочих, изнывавших под невероятно тяжелыми условиями жизни в годы гражданской войны, голода и разрухи.

Без сомнения, многие представители этих партий были лично честными людьми, были искренно уверены, что отстаивают «подлинную демократию», но объективно, борясь против советской власти, они оказывались помощниками буржуазии, неминуемо встречали ее симпатии и потому всецело заслужили названия «социал-предателей», не говоря уже о тех «социал-прохвостах», которые сами понимали свою мерзостную, предательскую роль.

Борьбе с меньшевиками и эсерами Д. Бедный уделил очень много внимания и посвятил им немало блестящих разоблачительных стихотворений. Сейчас все эти «Либерданы». Гегечкори, Черновы и Маруси Спиридоновы нам просто... мало интересны, словно прошлогодний снег, но в те годы борьба с ними была одним из самых острых вопросов и вести ее приходилось со всею яростью. Так ее и вел Демьян. Но надо отдать ему справедливость, что хотя он и бывал весьма резок и не стесняясь «обзывал» соглашателей так, как они того заслуживали, тем не менее даже в пылу борьбы Демьян делал различие между отдельными деятелями меньшевистско-эсэровского лагеря. Напр., о Мартове Д. Бедный отзывался с уважением и сожалением, что он не с нами (стих. «Наши лучше»).

С большим мастерством умел Демьян всегда показать связь «социал-предателей» с иноземным капиталом. На этом мотиве построена и остроумная песенка «Гулимджан», высмеивающая грузинский «демократический рай» — своего рода «шедевр» политического памфлета:

Мы садился на ишак
И в Париж гулялся.
Клеманса, такой чудак,
Очень нам смеяся.
  Гулимджан! Гулимджан!
  Знаим свае дело:
  Весь Кавказ мы за ляржан11
  Продаем умело...
Ллойд Джорджданья дверь открыл
В кабинет случайно,
Мы с Чхеизем гаварыл:
  «Рады чрезвычайно»!
  Гулимджан! Гулимджан!
  Знаим свае дело:
  Мы Баку вам за ляржан
  Уступаем смело!
Закричали мы: «ай-ай»!
С невеселым физий:
— «Ради бога, посылай
Поскорей дивизий!»
  Гулимджан! Гулимджан!
  Знаим свае дело:
  Продадим вам за ляржан
  Душу мы и тело!..
Независимый Тифлис
Тут нам объявлялся.
Мы кричали: браво! бис!
И назад гулялся!
  Гулимджан! Гулимджан!
  Знаим свае дело:
  Весь Кавказ мы за ляржан
  Продаем умело!

Выше уже приводилось сообщение о том эффекте, который эта песенка произвела в... самой же меньшевистской Грузии, — в тех кругах, конечно, которые не имели отношения к «продающим за ляржан» Грузию. Опровергнуть самого факта никто не мог. Демьян это знал и потому смело бросал вызов:

Мартов! Попробуй дать «опровержение»,
Скажи громко, что я, дескать, лгу.
Я еще почище факты берегу...

Демьян крепко верил, —

...что близятся дни,
Когда будут они.

т. е. «грузинские меньшевики — социал-духанщики, прохвосты и обманщики»,

Со всем угнетающим Грузию сбродом
Сметены, словно мусор, восставшим народом.

      («Меньшевистский рай»)

Не раз касался Д. Бедный и заграничных «меньшевиков», преимущественно германских. Заканчивается весь этот цикл на «социал-предателей» большою группою остроумных стихотворений, посвященных громкому эсеровскому процессу 1922 года.

Кроме мелких стихотворений, на меньшевистско-эсеровские же мотивы написана Д. Бедным и чрезвычайно любопытная поэма: «Земля обетованная», представляющая собою оригинальную попытку своеобразной перелицовки библейских сказаний на современный лад. Сам автор не без основания говорит о своей поэме:

Кто этой книги не читал,
Тот достоин сожаления.

Поэма построена чрезвычайно остроумно. Везде опираясь на подлинные библейские тексты, Д. Бедный изображает Моисея и Аарона «настоящими большевиками», друзьями бедного рабочего люда, сторонниками смелых, революционных действии. За ними и пошли в конце концов массы, несмотря на голоса трусливых «меньшевиков»-шептунов. Когда Моисей занимался на Синае законодательством, Аарон один не справился с «соглашателями», и народ стал поклоняться «золотому тельцу». Глава VI поэмы повествует, —

Какими расправился Моисей мерами
Со своими буржуями, меньшевиками и эсерами,

как ему пришлось прибегнуть к «красному террору». Но всех врагов извести не удалось: «Елдад — меньшевик» и «Модад — эсер» опять повели свою злобную агитацию против «советской власти», — и результат был печален: в обетованную землю евреи попали лишь через 40 лет, под руководством нового вождя — «главковерха» Иисуса Навина. Заканчивается поэма замечательным нравоучением:

Намотайте себе это, братцы, на ус!
Берегите советскую власть вашу скинию.
Большевистскую твердо ведите все линию!
Много ждет всяких бед вас — не скрою
На пути к социальному строю.
Нерушимо держите завет свой и свято.
Если дрогнете вы, как евреи когда-то,
Слабость духа в беде обнаруживши ту же,
Ваш конец будет многим похуже!..12

Отдавая столько сил борьбе с «лже-социалистами», Д. Бедный прекрасно понимал и старался убедить всех, что эта борьба отнюдь не вызвана только партийными счетами, что она — самый жизненный для нас вопрос, т. к. успех социал-соглашателей неминуемо означал бы успех буржуазии, означал бы гибель завоеваний рабоче-крестьянской пролетарской революции, означал бы новые потоки крови. Поэтому Демьян всегда призывал к борьбе суровой и беспощадной:

Чтоб волк эсеровский не рвался до мясного,
Не оставляй ему не то зубов — корней!
Так будет дело поверней!

      («Корней»)

Предупрежденья были не напрасны. Процесс 1922 г. с достаточной ясностью показал связь с.-р. с убийством тт. Володарского, Урицкого, с покушением на В.И. Ленина, со взрывами мостов, складов продовольствия, с рядом бандитско-кулацких восстаний. Когда восстания вспыхивали, Д. Бедный не удивлялся им, лишь уверенно отмечал предательскую роль, которую играли в них «бывшие социалисты». Так, по поводу одного из последних и наиболее организованных восстаний — Кронштадского — Д. Бедный писал:

  Все те же карты, та ж игра
  И козыре той же подлой масти.
Все те же игроки — враги советской власти:
  Предатели — офицера,
Дворянские сынки — минувшего осколки,
  Право-эсеровские волки
И меньшевистская икра...

      («Предателям»)

В связи с кронштадтским восстанием Д. Бедному пришла крайне любопытная мысль — представить совершенно реально, что же бы произошло, если бы восстание удалось, если бы выкинутый эсерами и поддержанный Милюковым лозунг «советы без коммунистов» был проведен в жизнь.

В результате этих размышлений возникло одно из замечательных произведений Д. Бедного — его «апокалипсическая повесть» — «Царь Андрон», блестящий и остроумнейший сатирический памфлет.

Рассказ ведется от лица «мужицкого царя» Андрона, который воцарился на Руси после свержения большевиков. Написанная в манере пушкинской «Сказки о попе и его работнике Балде», повесть Демьяна Бедного отличается выдержанностью стиля, большой продуманностью и язвительной заостренностью, что делало ее для своего времени весьма убедительной агитационной вещью. К первому изданию «Андрона» приложено «послесловие», написанное К. Радеком, который разъясняет происхождение и идею этой любопытной повести.

«Это было в месяце марте13, — говорит тов. Радек: Москва полна была дурных известий о том, что в Тамбовской губернии антоновцы, создав банды, громили ссыпные пункты, что они пытались подмять крестьянина против советской власти; ходили слухи о кулацких восстаниях в Сибири. И пришло вдруг плохое известие о том, что под влиянием эсеровской, меньшевистской и скрытой монархическом агитации матросы в Кронштадте начали не менее плохую игру, которая могла бы открыть путь в Красный Петроград кораблям злодейской Антанты. Демьян Бедный расхаживал хмурый по Кремлю и смотрел на нас всех угрюмо. От времени до времени он заходил ко мне и спрашивал: "А что бы было, если бы произошел переворот, и что бы сделала контрреволюция, если бы она победила?.. А как бы мужички построили промышленность? а откуда с.-р. правительство взяло бы хлеб? и что бы сделала Антанта, — требовала ли бы от них уплаты старых царских долгов?.."» Долго возился Демьян Бедный с этими мыслями... И с печалью великой думал он о том, какую же власть смог бы создать сермяжный народ, если бы он, взбунтовавшись от голода и холода, свергнул советское правительство. Без злобы думал Демьян Бедный об этом. Он смотрел на мужика, не как на дурака, ничего не понимающего; он пытался представить себе, что мог бы сделать у власти самый умный крестьянин, хороший, умный мужик, который знает, как торговаться на ярмарке при покупке лошадей, который умеет вовремя посеять и побольше осенью собрать, дорого продать и дешево купить. И выдумал Демьян Бедный рассудительного мужика Андрона... мужика, который теперь, например, в Польше хозяйничает и там Витосом называется, или такого мужика, как болгарин Стамбулийский,14 который взялся за управление своей страной.15

Вот ответом на эти-то вопросы: «А что было бы, если бы?..» — и является повесть. Таким мужицким царем, который воцарился в Москве после воображаемого свержения большевиков, и оказался Андрон, прозванный Хмурым за свой! хмурый вид — от обуревающих его дум. Повесть излагается от лица царя Андрона, в виде его записок.

Мои убежденья окрашены, — говорит он, —
Мужицким доподлинным цветом;
Мон мысли мужицким сродни:
Мои мысли зимою одни
И другие — летом.

После этой «рекомендации» царя Андрона начинается самая повесть:

На четвертом году большевистского правления
Стали обнаруживаться удивительные явления:
Власть у нас хорошая, на зависть всему свету:
А порядка на Руси все нету:
То рабочие забастуют,
То мужики забунтуют,
То заварится кронштадская каша...

А вследствие того, «шут его знает, каким это вышло манером», Андрон оказался во главе народного ополчения:

Идет впереди меня мужицкая орда,
Берет за городами города, —

и вот Андрон въезжает в Москву на белом коне, входит в Кремль через Спасские ворота, идет, конечно, к «священному Успенскому собору», принимает патриаршее благословение и провозглашает себя «всероссийским диктатором» —

Впредь до созыва новоизбранного Учредительного Собрания
(К чему будут приложены все мои старания), —

при чем создает «коалиционный кабинет», объявляя о том «всем правительствам союзной Антанты».

Затем начался прием депутаций:

Кого тут только не было, ты один, господи, веси:
И родовитые дворяне с остатками старой спеси,
И представители именитого купечества,
Якобы, готовые положить отощавшие животы на алтарь отечества;
И шустрые фабриканты и заводчики,
И какие-то охотнорядские молодчики
Со значками — свидетельством их монархических убеждений;
И бывшие служащие государственных учреждений,
И депутации мещанские,
И депутации крестьянские,
И депутации от рабочих текстильщиков и металлистов
(Беспартийных, эсеров и умеренных социалистов);
И представители духовенства городского
И духовенства деревенского,
И представители монашества мужского
И монашества женского;
Татарские муллы, немецкие пасторы,
Еврейские раввины со свитками Торы,16
Какие-то кустари, какие-то кооператоры,
Известные и неизвестные литераторы,
(Появились даже какие-то футуристы-диктатористы)
И драматические, и оперные, и балетные артисты...

Далее подробно описывается правление Андрона:

За границей мое уведомление
Привело всех в полное ошеломление...
Антантовские правительства оказались в растерянности,
Ни у кого и ни в чем не было уверенности;

однако, Ллойд-Джордж «послал под шумок политическую миссию», французы решили, «использовать подходящую оказию и транспортировать в Россию беглую буржуазию, этак больше миллиончика душ», и даже прислали «почетную делегацию, вместо постоянного официального представительства», а в то же время усиливали доставку вооружения Польше, а —

Все средне-европейские и прочие нации,
Державшиеся германской ориентации
В великой империалистической войне.
Были ошарашены вдвойне,
Особенно волновалась Германия,
Не удостоенная моего внимания...
Польша, Финляндия, Лифляндия,
Эстляндия и Курляндия,
Верней, все окраины Российской империи,
Лишилися сразу фанаберии...
Равным образом и королевская Румыния
Не могла скрыть своего уныния...

Затем идет великолепное описание «возродившейся Москвы»:

Москва гудела звонами колокольными;
Москва кишела старушками богомольными;

пошли балы в «благородном собрании» и пр. и пр.

Далее идут не менее колоритные описания внутренней политики царя Андрона, расправы с оставшимися большевиками, причем —

...Охранные отделения работали на славу,
Учиняя беспощадную расправу,

наиболее известных большевиков —

На Красной площади казнили публично...

Социал-соглашатели, конечно, свободно издавали свои газеты — «Вперед» и иные, при чем им не возбранялось даже печатать лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»; приехал из-за границы Чернов и явился к Андрону в качестве «председателя учредительного собрания», предлагая его немедленно созвать «путем доизбрания», явились Струве, Милюков, но последний с Андроном не столковался:

Был у меня и кадет Милюков.
Профессор, а странно, до чего бестолков, —

замечает Андрон; явился Гучков, Савинков, которого сочли нужным, впрочем, арестовать. Наконец, собралось учредительное собрание. Все пошло гладко, «по мною предусмотренному плану». На три четверти оно состояло, из мужиков, которые быстро решили;

— Да нам, дуракам, тут и делать-то неча!
Ми к чему нам в Москве канителиться зря!
— Рази ж можно управиться нам без царя?

Кто-то было заговорил о назначении срока выборов в государственную думу, но его не стали слушать, и Андрон был избран... императором.

Описывается коронация, приводится любопытнейший манифест. Подробнейшим образом изображается внешняя и внутренняя политика, вплоть до изменения школьных программ. Не все, конечно, шло гладко — пошли продовольственные и иные затруднения. А самое главное, «большевистская гидра» не была уничтожена, и хотя —

О Ленине поступали каждый день донесения,
Что он окружен, и ему нет спасения,

но затем слух не подтверждался, и тут же получались такие вести:

В лесах за Мологой-рекой
Стоит отряд, неизвестно какой,
Но, как уверяет такая-то баба,
Она видела Троцкого, выходившего из штаба.

Усиливался голод, усиливалось недовольство, промышленность стала, так как рабочие разбежались, опасаясь встретиться с прежними хозяевами. Тогда министр торговли и промышленности Рябушинский ввел трудовую повинность, что привело к возвращению в города «рабочих с настоящей классовой подоплекой»; пошли забастовки, бунты, произошло солдатское вос~ стание, а тут вспыхнула война Японии с Америкой и Польши с Германией; в войну пришлось вмешаться и России; англичане появились на Кавказе; в Польше и Берлине вспыхнула революция, образовалась советская власть, а Совнарком Московский собрался в Киеве; Англия под шумок —

Захватила Петроград и там водворила
Великого князя Кирилла;

наконец, и в Москве восстало население. Тогда Андрон, поняв, что положение безнадежно, —

В своем гардеробе доставши сермягу,
...тайком из Кремля выйдя тайной тропою,
Смешался с толпою...

В Москве восстановилась советская власть...

Такова эта любопытнейшая «апокалипсическая» повесть, в которой Д. Бедный путем художественной утопии показывает, что «свержение большевиков», если бы оно произошло, не улучшило бы положения страны, а лишь повергло бы Россию в новые испытания, возвратило бы к власти буржуазию и, в конце концов, народ опять бы неминуемо пришел к советскому строю (если бы, конечно, Антанта не сумела превратить «Андроново царство» на долгий срок во «вторую Индию»). Написанная исключительно «на злобу дня», повесть эта сохраняет кое для кого свою поучительность и до нашего времени, не говоря уж об ее чисто художественных достоинствах.

Того, о чем фантазировал Демьян, к счастью, не случилось. Советская власть удержалась. И врагам стало ясно, что сломить ее в открытом бою нельзя. Кронштадтское восстание было последней серьезной попыткой потягаться с нами в открытой схватке. «Богатырский бой» на военных фронтах заканчивался. Советская власть незыблемо утвердилась —

От финских хладных скал
До пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая, —

который уже... перестал быть «недвижным».

Красноармейским частям приходилось лишь заканчивать борьбу, ликвидируя кое-где по окраинам бандитские отряды и зорко охраняя советские рубежи.

Но враг наш оставался и остается все таким же, как и раньше, — ненавидящим нас, озлобленным, беспощадным и подлым. Не имея возможности победить нас, он всегда бывал рад, если ему удавалось хоть отомстить, досадить, вырвать из наших рядов хоть одного бойца. И на такие поздние, одинокие жертвы откликался Демьян.

Эту главу о «богатырском бое» в изображении Д. Бедного хочется закончить его трогательной балладой об одной из таких поздних жертв — о «советском часовом». Приведу эту балладу полностью.

    Советский часовой
Заткало пряжею туманной
Весь левый склон береговой.
По склону поступью чеканной
Советский ходит часовой.
Во мгле туманной берег правый.
За темной лентою Днестра
Припал к винтовке враг лукавый,
В чьем сердце ненависть остра.
Кто он? Захватчик ли румынский?
Иль русский белый офицер?
Иль самостийник украинский?
Или махновский изувер?
Пред ним, дразня его напевом
Рабочей песни боевой,
На берегу на том, на левом,
Советский ходит часовой.
Лукавый враг — стрелок искусный.
Послал он пулю, знал, куда.
Не не ушел убийца гнусный
От справедливого суда:
В кругу ль убийц, ему подобных,
Наедине ли, все равно,
Под вихрь и чувств и мыслей злобных
Ему мерещится одно:
Там, над Днестром, во мгле туманной,
Все с той же песнью боевой,
Все той же поступью чеканной
Советский ходит часовой.17

Примечания

1. Курсив мой. — Н.Ф.

2. Характерно, что в то же самое время, в том же 1919 г., другой пришедший к пролетарской идеологии писатель Неверов, живший в Самаре, в замечательном рассказе-монологе «Я хочу жить», выразил, конечно, независимо от Д. Бедного, те же самые мысли:

«Другого пути нет. А я хочу жить, — писал Неверов. — Хочу, чтобы жили и радовались Сережка с Нюськой. жил радовался весь наш квартал, выгнанный "верхними" людьми на помойки...

И оттого, что я хочу жить, оттого, что нет иного пути сделать это и проще и легче, любовь моя к жизни ведет меня в бой»...

Это совпадение знаменательно. О Неверове см. в моей книге: Проф. Н.Н. Фатов — «А.С. Неверов. Очерк жизни и творчества». Изд. «Прибой». Л., 1926 г., стр. 216.

3. Некоторые из этих стихотворений пользуются огромной известностью; укажу, хотя бы на ставшую подлинно народной песню «Проводы»:

Как родная мать меня
  Провожала,
Как тут вся моя родня
  Набежала:
— «А куда ж ты, паренек?
  А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
  Да в солдаты!..»

Часто распевающие эту песню даже и не знают, что поют стихи Д. Бедного. В этом смысле она делит судьбу с такими вещами, как «Под вечер, осенью ненастной» Пушкина или некоторые песни Некрасова («Коробушка» и др.).

4. Курсив здесь и ниже — в подлиннике. — Н.Ф.

5. Я начинаю.

6. Это есть.

7. Наш.

8. Я (есмь).

9. Господин.

10. Французы пополняли свои войска из своих африканских колоний.

11. Т. е. за деньги. — Н.Ф.

12. Поэма написана в марте 1918 года. Впоследствии, в 1923 г., Д. Бедный сделал попытку ее продолжать, но дал лишь несколько отрывков («Земля обетованная». Часть вторая. (Отрывки) — «Правда», 1923, № от 12 марта). Очень интересен один, представляющий изложение библейского сказания об отборе Гедеоном верных воинов, трактованное Демьяном в аналогии с партийной чисткой. Нельзя не отметить и волнующего стихотворения «Моисей», в котором Демьян, вспоминая библейский рассказ о том, что главному вождю евреев, Моисею, не суждено было увидеть «земли обетованной», со скорбью думает о судьбе нашею вождя, о здоровье которого тогда как раз печатались тревожные бюллетени. Стихотворение это, особенно сейчас, когда мы потеряли нашего Ильича, производит очень сильное впечатление.

13. 1921 года.

14. Витос и Стамбулийский — представители кулацких слоев населения в Польше и Болгарии — были в свое время «допущены» буржуазией к власти, а затем убраны за ненадобностью.

15. «Царь Андрон», М., 1921, стр. 101—103.

16. Тора — еврейское «священное писание».

17. Об этом стихотворении Л. Сосновский пишет, что «оно является едва ли не лучшим из всего, что написано Д. Бедным. Оно будет звучать долгие годы, его положат на музыку, его заучат дети в школах». («Прошу слово к порядку»). «Пророчество» Л. Сосновского исполнилось. Для «Советского часового» была написана музыка (мелодекламация) молодым, к сожалению, безвременно умершим, композитором В. Пергаментом. Им же написана музыка для мелодекламации к стихотворениям Д. Бедного: «Когда же он проснется», «Богатырский бой» и «Кларнет и Рожок». Ноты изданы изд-вом «Жизнь и Знание», 1922 г.

Статистика